На тот момент я уже был способен воспринять подобные слова с состраданием: человек не высмеивал меня, а делился своим сомнением относительно природы целительства. Успокоившись, я решил ответить так, как если бы он действительно интересовался моей жизнью: «Это интересный вопрос. Мне очень повезло, что у меня есть возможность помочь многим замечательным людям. Большое спасибо, что спросил. Я ценю твой интерес к моей профессии».
Мой ответ привел его в замешательство. Было понятно, что ему хотелось просто поболтать о пустяках и выпустить пар от накопленного стресса. Но я шел на семейную встречу не для того, чтобы быть для кого-то эмоциональной боксерской грушей или чтобы со мной разговаривали как с ребенком, которого видели много лет назад. Мне задали вопрос, полный сарказма и осуждения, но я решил ответить искренне. Как бы ловко его эго ни пыталось спровоцировать конфликт, моя реакция сделала этого человека союзником в моей реальности. Пока он говорил на языке внутреннего конфликта, я сделал крайне важную вещь – разговаривал искренне, а не защищался. Не стоит спорить и указывать на то, что человек демонстрирует осуждение, или исправлять его, руководствуясь эфемерной позицией праведности. Он имел право быть таким, каким хотел быть. Я же, в равной степени, имел право решать, как интерпретировать его слова.
По мере того как улучшались мои навыки реагирования из пространства безусловного принятия, мне открывалось все больше возможностей для дальнейшего развития благодаря частому общению с людьми. Пока я только начинал осваивать светскую беседу с родственниками, которых встречал только на свадьбах, бар-мицвах и похоронах, настоящим испытанием для меня были встречи с матерью, которой всегда нужно было добиться своего, чтобы ее реальность не пошатнулась.
Ее поведенческая модель была настолько запутанной, что мне было сложно ее понять. Она постоянно просила меня приехать и навестить семью на праздники. Неважно, насколько я был занят по работе, мать доводила меня чувством вины и вынуждала дать ей то, чего она хотела: чтобы вся семья собралась вместе. Она говорила:
– Ты всегда в разъездах. Неужели так сложно выделить хотя бы два дня, чтобы повидаться с нами?
Эти слова провоцировали во мне ту часть, которая всегда уступала и подстраивалась под нужды других людей, только чтобы сохранить мирные отношения. И я отвечал:
– Хорошо. Раз это всего на два дня, то приеду.
Чтобы усилить манипуляцию, она продолжала:
– Если не хочешь, не приезжай.
И это вызывало во мне желание доказать, что я действительно хочу приехать, чтобы кто-либо не подумал, что мне безразлично. На эту удочку я попадался всю жизнь.
Сколько бы раз я ни навещал их, поведенческая игра всегда была одна и та же. Сначала радостные возгласы родителей, стоило мне переступить порог: «Мэттью приехал!» Я очень любил родителей и был искренне рад их видеть. Затем мы садились на диван и минут десять заинтересованно разговаривали. Вскоре родители возвращались к просмотру телевизора на полной громкости, по которому крутили очередную серию реалити-шоу «Судья Джуди».
Невозможно было отделаться от изумления и мысли: «
Как-то я даже сказал маме:
– Может, займемся чем-нибудь другим все вместе, раз уж я дома всего несколько дней?
На что она ответила:
– Мне хорошо просто от того, что ты рядом. Так мне не нужно по тебе скучать.
Казалось бы, такая милая сентиментальность, но это сбивало с толку. Как мама могла потратить столько времени, чтобы убедить меня прилететь домой, а потом отказаться со мной взаимодействовать? В конце концов, мой вывод был таковым:
На следующий день я вместе с родителями пошел на встречу в доме моей сестры. Там у меня возникла прекрасная возможность проверить свои навыки безусловного принятия в ответ на мамины манипуляции. Мы столкнулись на кухне, когда я выбрасывал бумажную тарелку с недоеденными закусками. Она спросила:
– Ты приедешь на бар-мицву в апреле?
– Не могу, – ответил я, – в этом месяце запланирован большой пятидневный ретрит по медитации.
Она бросила на меня взгляд, полный гнева и разочарования:
– Мы что, о многом просим? Постарайся хоть немного принимать участие в жизни семьи.
Такое поведение было ожидаемо, и реакция мамы меня не расстроила. Я объяснил: