Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

I am very much changed: half-wild sometimes.	Я очень сильно изменилась, иной раз совсем как безумная.
He was eleven when they took him away from me.	Ему было одиннадцать, когда его отняли у меня.
Bless his sweet face; I have never seen it again."	Да благословит господь его милую головку! Я его с тех пор не видела.
"Was he fair or dark?" went on that absurd little Emmy.	- Он белокурый или темненький? - продолжала глупышка Эмми.
"Show me his hair."	- Покажи мне его волосы.
Becky almost laughed at her simplicity.	Бекки чуть не расхохоталась над ее наивностью.
"Not to-day, love--some other time, when my trunks arrive from Leipzig, whence I came to this place--and a little drawing of him, which I made in happy days."	- Не сегодня, голубчик... когда-нибудь в другой раз, когда придут из Лейпцига мои сундуки, -ведь я оттуда приехала. Я покажу тебе и портрет его, который сама нарисовала еще давно, в счастливую пору.
"Poor Becky, poor Becky!" said Emmy.	- Бедная Бекки, бедная Бекки! - сказала Эмми.
"How thankful, how thankful I ought to be"; (though I doubt whether that practice of piety inculcated upon us by our womankind in early youth, namely, to be thankful because we are better off than somebody else, be a very rational religious exercise) and then she began to think, as usual, how her son was the handsomest, the best, and the cleverest boy in the whole world.	- Как же я-то должна быть благодарна! - (Хотя это благочестивое правило, внушаемое нам нашими родственницами с юных лет, -благодарить всевышнего за то, что нам гораздо лучше, чем кому-то другому, - не кажется мне особенно разумным.) И тут она, по своему обыкновению, подумала о том, что сын ее самый красивый, самый добрый и самый умный мальчик во всем свете.
"You will see my Georgy," was the best thing Emmy could think of to console Becky.	- Вот ты увидишь моего Джорджи! - Лучше этого Эмми ничего не могла придумать для утешения Бекки.
If anything could make her comfortable that would.	В самом деле, чем еще ее можно было бы успокоить!
And so the two women continued talking for an hour or more, during which Becky had the opportunity of giving her new friend a full and complete version of her private history.	Так обе женщины беседовали в течение часа или больше, и за это время Бекки успела полно и обстоятельно изложить подруге историю своей жизни.
She showed how her marriage with Rawdon Crawley had always been viewed by the family with feelings of the utmost hostility; how her sister-in-law (an artful woman) had poisoned her husband's mind against her; how he had formed odious connections, which had estranged his affections from her: how she had borne everything--poverty, neglect, coldness from the being whom she most loved--and all for the sake of her child; how, finally, and by the most flagrant outrage, she had been driven into demanding a separation from her husband, when the wretch did not scruple to ask that she should sacrifice her own fair fame so that he might procure advancement through the means of a very great and powerful but unprincipled man--the Marquis of Steyne, indeed.	Она поведала Эмми, что семья мужа всегда смотрела на их брак с Родоном Кроули в высшей степени враждебно; что ее невестка (злокозненная женщина) настраивала Родона против нее; что муж стал заводить мерзкие связи, а ее совсем разлюбил; что она сносила бедность, пренебрежение, холодность со стороны существа, любимого ею больше всего на свете, - и все это ради счастья ее ребенка; наконец, что ей было нанесено гнуснейшее оскорбление, почему она и была вынуждена уехать от мужа: этот негодяй не постыдился требовать, чтобы она пожертвовала своим добрым именем ради должности, которую мог ему предоставить один весьма важный и влиятельный, но беспринципный человек - маркиз Стайн.