Яков. Воспоминания (СИ)

— Как же! Вы разберетесь!

Я опустил револьвер:

— Спокойно. Я знаю, ты защищался. Разберемся.

Ермолай еще раз пристально вгляделся мне в глаза. И медленно положил ружье на землю.

Тут же подбежали городовые, схватили, зафиксировали руки. Перенервничали ребята. Как бы не помяли задержанного ненароком.

По возвращении в управление я приказал поместить Ермолая в камеру, до времени, а сам прошел в свой кабинет. Там, к моему удивлению, меня ожидал лично наш полицмейстер, Иван Кузьмич Артюхин, почему-то несказанно обрадовавшийся моему возвращению:

— А вот и Яков Платоныч! — приветствовал он меня, как долгожданного гостя. — Примите мои поздравления! Быстро Вы его поймали.

— Ну, а как по-другому! — ответил я довольному начальству.

И только тут обратил внимание, что в кабинете наш полицмейстер был не один. Здесь же находился человек, одетый по петербуржской моде, которого я неплохо знал по прошлой своей жизни.

— Ну-с, прошу любить и жаловать! Илья Петрович Уваков, — представил гостя Иван Кузьмич, — чиновник для особых поручений сыскной части Санкт-Петербургской городской полиции. Илья Петрович прибыл в Затонск, чтобы помочь нам в расследовании убийства.

Уваков коротко поклонился мне, скрывая усмешку. Ситуация его забавляла. Мне же сделалось тревожно. Мы знали друг друга по Петербургу, пару раз пересекались по делам полицейским. Но еще тогда у меня было подозрение, что я могу пересечься с господином Уваковым и в другой моей деятельности, причем окажемся мы с ним в этом случае совсем не по одну сторону. Но подозрение я проверить не успел. Именно тогда события ускорились и вышли из-под моего контроля, результатом чего оказались дуэль и ранение. И последовавшая за ними ссылка в Затонск. Любопытно, с чем же связано появление в Затонске господина Увакова? Впрочем, вот сейчас я это и выясню.

— Ну, здравствуй, Илья Петрович, — протянул я ему руку, — давненько не виделись.

Он ответил на мое рукопожатие:

— Да уж, много воды утекло, — и пояснил для Ивана Кузьмича: — Нам с Яков Платонычем довелось вместе работать в Петербурге.

Что ж ты, Илья Петрович, не нашел возможности раньше-то это сообщить полицмейстеру? В жизни не поверю, что не знал, какого именно Якова Штольмана ты тут дожидаешься! Что за грубые развлечения? Зачем смущать старика?

Я успокаивающе улыбнулся смешавшемуся Ивану Кузьмичу:

— Дела давно минувших дней.

И вновь переключил свое внимание на Увакова:

— Ну, а к нам какими судьбами?

— По вашему запросу! — улыбнулся мне Уваков чуть высокомерно. — Студент Ваш проходит у нас по делу некоего Мореля. Мы охотимся на него уже давно, но он отлично заметает следы. Сейчас же у нас есть предположение, что он может объявиться в Затонске.

— Вот как? — усмехнулся я ему в ответ. — И что ему понадобилось в нашей провинции, этому Морелю?

— Яков Платонович, — Уваков посмотрел на меня примирительно, — у вас наверняка много дел, Вы убийство расследуете. Обещаю, позже я расскажу Вам все, что связано с Морелем. В том числе и то, что привело нас в Затонск. А сейчас, для ускорения расследования, не позволите ли Вы мне просто ознакомиться с материалами дела?

Просьба, если вдуматься, не слишком-то вежливая, хоть и высказана предельно корректно. Но мне и в самом деле недосуг сейчас болтать с господином Уваковым. Я хотел поскорее поговорить с егерем Ермолаем, чтобы не держать его в камере лишнего времени. Он мужик упрямый. И от сидения под замком сговорчивее не станет. Поэтому я передал Увакову все, что мы накопали по делу студента, и он устроился за столом Коробейникова. А я попросил дежурного привести Ермолая.

Он сидел на стуле передо мной и молчал. Я тоже молчал. И, чтобы занять руки и не давить на него взглядом, чистил револьвер. И ждал, пока он заговорит. Сам заговорит. Потому что такого упрямца трудно убедить. Но можно спровоцировать. Я это точно знаю, сам такой. И поэтому я молча чистил оружие. А он молча наблюдал.

Разумеется, он заговорил первым:

— Пули тоже надо смазать.

— Что Вы сказали? — его первые слова были для меня неожиданностью. Я как-то ожидал другой темы для разговора.

— Я говорю, пули надо смазать, — пояснил Ермолай, — для меньшей освинцовки ствола. Да и центруются они после этого лучше.

— А откуда такие познания? — спросил я его.

— А я на войне был, — ответил егерь. — На Крымской.

— Где был разжалован в рядовые за дуэль, — показал я ему свою осведомленность.

Ермолай потупился. То ли моя осведомленность ему не понравилась, то ли собственные воспоминания.

А я продолжил, крутя револьвер в руках:

— Это британский бульдог второй модели. Был разработан через пять лет после окончания крымской войны. А Вы такие тонкости знаете? С чего бы?

Из-за спины Ермолая Уваков наблюдал за допросом с усмешкой. Что-то его забавляло. Но, впрочем, не до него сейчас.

— Ремесло обязывает, — усмехнулся Ермолай Алексеич. — Я оружие починяю. Стрельбе обучаю. Мне полагается знать все об оружии.

— А почему ж тогда не стали добиваться возвращения звания? — продолжал я расспросы. — Уехали в глушь, живете, как простой лесник.