Читаем Яконур полностью

— Ну, я… У меня кружка большая.

— А ты возьми поменьше!

— В моей сегодня тензодатчик пропитывается…

Герасим разговаривал с ребятами; Ольга сидела рядом, слушала, иногда поворачивала к нему голову и так, чтобы он не заметил, вглядывалась в его лицо.

— Да, чешуя — это очень важно, вроде колец у дерева, по ней определяем, сколько рыбе лет, в который год как питалась, когда нерестилась и так далее. Это, в общем, паспорт рыбы. Верно, вся в справках ходит…

— Каждое лето здесь наша ихтиологическая экспедиция, И не одна… Нет, прежде всего нам ставят задачи исследовательские, соответственно и требуют…

— Ну, если выступать против химического комбината, тогда уж надо быть последовательным и идти дальше, отказываться от всех благ, которые дает нам цивилизация. И вообще, это означает переть против прогресса!

— Действительно, интерес к проблеме Яконура велик, и это трогает… Но надо учитывать, что много и ерунды. Яконур — красивое место, проблема модная, и если какое-то учреждение может прияконуриться и послать экспедицию — оно это делает. Включает в план и бросает якорь на Яконуре…

— Мы с комбинатом никогда не конфликтовали. Не старались нажить на этом капитал, привлечь к себе внимание, получить степени и звания. Очистка — да, нужна. А зачем конфликтовать?..

* * *

Вдовин рассказывал — как всегда.

Он всегда рассказывал сыну все, до конца, все, что он сделал, о чем думал или только начинал задумываться, и отвечал на все его вопросы.

Семь лет исполнилось его сыну.

Вдовин вернулся к Якову Фомичу, еще раз обрисовал ситуацию; объяснял свои решения и сокрушался о том, как это еще давно сложилось.

— А он что?.. А ты ему?.. А теперь он как?..

Рассказал о Герасиме.

— А где он живет?.. А какой он?..

Подробно говорил, что собирается сделать, как хочет направить все по-своему; не скрыл своих колебаний.

— А что они?.. А почему?..

Обстоятельнее, чем раньше, Вдовин рассказал о своей теме, о цели своей, про то, во что со временем она раскрутится… И опять вернулся к Якову Фомичу; и снова стал говорить о ребятах Элэл.

Его смущало не то, что делал он, — у него была достаточно крупная цель, следовательно, он был прав; его озадачивало, как поступали эти люди. Они действовали вопреки очевидным своим интересам. С точки зрения рациональности их поведение оказывалось диким, необъяснимым. Однако оно вызывало не только удивление, но и уважение. Вдовин понимал: именно такие поступки и позволяют людям оставаться тем, что они есть. И это лишало его уверенности.

Размышлял, перебирал все свои аргументы; искал в них поддержку.

— А что дядя Леня?..

В последний раз Элэл вдруг сказал ему на прощанье: «Видишь, то мне аккуратно моя норма невезенья выдавалась, а то заело что-то там, начали меня обделять по этой части, ну а теперь вот — сразу все отоварили, что причитается…» Вдовин остался; долго еще сидел в палате. Пытался подтрунивать над Элэл — и над собой; но шутки не получались. Разладилось. Трудно стало разговаривать… Нет, это настроение было, это на Элэл непохоже… Вдовин задумался. Сложные отношения, сложные чувства…

Вошла жена, принесла горячее молоко и мед. Сережа приподнялся, Вдовин подложил подушку ему под спину.

Опять — горло. Как бы до осени, до школы справиться с этими ангинами?

Сын послушно глотал мед; запивал молоком, сдувая пенку.

— Мама, а он скоро засахарится?

— Не знаю, — улыбнулась жена.

— А я скоро выздоровлю, и мы его подарим кому-нибудь, ладно?

Когда она вышла, Сережа достал из-под подушки конверт.

— Это мне от Наташи!

Вынул из конверта листок плотной бумаги.

— Знаешь, тети Лялиной Наташи…

Вдовин заглянул в листок. Деревья, домик, солнце; крупно: «Выздоравливай».

Вдовин поднялся, выключил свет, подогнул одеяло в ногах; снова сел возле сына.

— А там не выключай, ладно? А то плохо…

Вдовин провел ладонью по голове сына, еще поправил одеяло.

Уже засопел. В момент — как всегда.

Вдовин откинулся на спинку стула.

Выговорился…

Полегчало.

Это было важной частью его жизни.

Он считал, что и сыну это полезно. Но больше это нужно было Вдовину для себя.

Я вижу его.

В доме тихо, только жена что-то делает на кухне да телевизор включен совсем на малую громкость, какой-то репортаж; Вдовин сидит у кровати сына, откинувшись на спинку стула.

Сумерки, и еще — полоса света из соседней комнаты.

Вижу.

Вот теперь наконец я вижу его.

Вот он ведет руку по своему высокому лбу; у него утомленное лицо, он трет лоб, словно хочет стереть что-то, может, то, что уже успело записаться слишком прочно… Его пальцы на усталом лбу, тени от них и — морщины, как письмена, их линии особенно видны сейчас, при боковом свете от окна, от двери.

Сын стал постепенно центром, вокруг которого концентрировалось все в его жизни.

Перейти на страницу:

Похожие книги