Но, спрашивал он потом, почему? В чем дело? Что же ему нужно? Радость, любовь, ласка; все так… Чего он хотел — чтоб его пожалели? Утешали? Чтоб надавали ему бабьих советов поберечь себя, пойти на уступки? Чтобы женщина делала из него героя?
Его женщина спокойно и твердо сказала ему:
— Так и надо.
Добавила:
— Все правильно делаешь.
Она была уверена в нем. Она думала о нем прекрасно. Что же еще?
Кажется, она почувствовала, что в нем происходит; сказала:
— Это не геройство у тебя, а единственно возможная для мужчины линия поведения.
Если б он мог хотя бы видеть ее лицо!..
— Будь таким, каким ты стал.
Да, она была требовательна во всем, она многого хотела от него и от себя. Он любил это в ней, и это же было трудно…
Еще:
— Будь собой.
И прибавила:
— Я люблю тебя.
Герасим попытался взять легкий тон; спросил рецепт.
— Пожалуйста, — ответила Ольга. — Вот тебе критерий. Сколько дней в году? Триста шестьдесят пять. Это как раз для тебя, ведь ты же технарь, вычислять привык. Значит, десять лет — три тысячи шестьсот пятьдесят. И следующие твои тридцать… выходит меньше одиннадцати тысяч дней. Представляешь, как мало? Так вот, прежде чем принять любое решение, вспомни, что ты живешь бесценный, невозвратимый день из всего-навсего одиннадцати тысяч…
Он перестал говорить о себе. О комбинате и не принимался рассказывать… Пожелал Ольге удачи на совещании. Стал прощаться.
— Ты у меня мужчина сильный, умный, много работаешь… но теперь тебе предстоит главное. Ну, потрать себя на это! Преодолей! Не пожалей себя! Потом знаешь как будет хорошо…
А ему было худо.
Герасим взорвался:
— Ну хорошо, я буду хорошим, я всегда останусь хорошим, но чтобы всегда быть хорошим, я уйду из института, от всего этого…
— Нет, — сказала Ольга.
Она засмеялась, это относилось к его горячности; затем опять стала серьезной, чтобы сказать то, что было для нее важно.
— Нет, тогда я не смогу тебя любить. Я должна любить человека деятельного. Мне нужна уверенность, что он тратит себя на стоящее дело. И что делает его чистыми руками!
Герасим не отвечал.
— Милый, не забывай, я ждала тебя, чтобы отдать тебе себя… Всю, до самого донышка…
ИЗ ТЕТРАДЕЙ ЯКОВА ФОМИЧА. «В мае 1816 г. высокая заработная плата была неожиданно снижена на нескольких фабриках. Рабочие протестовали, и некоторые предприниматели согласились снова повысить расценки за работу; только один из них, известный изобретатель механической кружевной машины Хискотт, отказался. Тогда в ночь на 28 июня 17 человек в масках направились к фабрике Хискотта, их сопровождало еще около сотни сочувствующих, оставшихся около фабрики на страже. За полчаса луддиты разрушили 53 машины. Всю фабричную охрану они связали, а одного, по имени Эшер, оказавшего сопротивление, ранили. Окончив свое дело, они вернулись, чтобы пожать руку раненому Эшеру. „Уходите скорей, — сказал он им, — у меня будет доктор“ (В Лоборо)».
Гудки…
Прервали.
Не успела сказать! Или не смогла…
Ольга обвела взглядом комнату. Задержалась на часах, они лежали у зеркала.
Опустила трубку. Одеваться, быстро одеваться!
Она сидела на постели, съежившись, ни мысли, ни желаний, — когда он позвонил… Как он застал ее, ведь она только на полчаса заехала к себе в гостиницу, принять душ; после душа хоть немного лучше почувствовала себя; сидела в халате, съежившись, когда он позвонил…
Одеваться! Ольга встала, пошла к зеркалу…
Остановилась.
Вспомнила, как вытирал он тающий снег с ее лица, снимал его пальцами, ладонями со лба, со щек, с губ.
Вспомнила его руки.
Счастье! Даже в словаре посмотрела; прочла: со-частье, доля, пай… Она хотела общего с ним счастья, она верила, что у нее с Герасимом одна на двоих доля, два неразделимых пая одной судьбы, и ничего иного не существует ни для нее, ни для него… А еще, может, счастье — оно еще и сей-частье? — и его нельзя откладывать, ничего нельзя откладывать, даже на день — ничего из главного; каждый день ведь невозвратим, а всего-то их и вправду…
После сегодняшних потерь чувствовать поддержку Герасима было ей необходимо.
Мужчина… Опора!
Улыбнулась. Женщина в зеркале ответила ей.
Да, опора. Тяжко… И очень нужна опора.
Женщина в зеркале посмотрела на Ольгу серьезно и грустно. Поняла…
…Милый мой, Герасим! Стою посреди комнаты виноватая. Что такое со мной? Ты почувствовал, конечно. Прости мне, золотая моя головушка и нежная моя душенька. Ладно? Наговорила тебе чего не надо было… Все у нас с тобой хорошо, моя умница. Все так. Слышишь?..
Но вот откуда у них в роду широкие скулы?