Яконур

— Ольга, пощадите! Ведь такого я даже от наших противников… Ольга, вы совершенно не терпите инакомыслия… Да, видите, иногда какие-нибудь там корысть, карьеризм в сотрудниках, даже в сочетании с бездарностью, переносятся легче…

Еще утром все представлялось ей совсем иначе!

— Ольга, помните ту историю с пятном?.. — вдруг спросил он. — С исчезновением пятна на дне? Я тогда устраивал скандалы, помните. Еще один катер послал, открыто наказывал — найти пятно во что бы то ни стало. Вы не задумывались, почему я это делал?.. Хотел быть вам под стать… по страсти… много в чем хотел с вами сравняться…

Удивилась. Что он этим хочет сказать? Ну что? Вполне обыкновенный поступок. Едва-едва за пределами нормы. Ничего в нем особенного, никакой тут заслуги, никакого, что ли, геройства… Да если б он тогда этого не сделал, о чем бы вообще она с ним говорила?

— Вы забыли, что я посвятил себя Яконуру. Защите Яконура. Я хочу сделать так, как рациональнее, как лучше для него… Помните, вы пришли и сказали, что хотите включиться в работу. Я, пытался вычислять тогда, что из этого получится. Но главное, я был очень рад вам. Тем обиднее мне сегодня ваше непонимание. Я рассчитывал на вашу поддержку, это очень много для меня значило…

Ольга перестала слушать.

Почувствовала: глаза у нее стали сухие.

Одернула свитерок.

Сегодня ей еще делать доклад… Она скажет. Нет, ни слова о Савчуке, многочисленных его позициях, так же как и о нормах или там кудрявцевских методиках! Слова, пустые разговоры она оставит мужчинам. У нее — работа. Исследование. Цифры. Статистика. Настоящие аргументы. Доказательства того, что делает комбинат с Яконуром. Она будет бороться.

Да, наступил день для ее материалов, для результатов экспедиции…

Глянула еще раз на Савчука. На Яконуре не родился. Так и не родился на Яконуре.

А сколько было надежд!

Оказывается — сейчас она это поняла, — оказывается, она хотела не просто делового союза с ним, не просто сотрудничества с мощным лидером, но какого-то большего единства… Не только единомыслия… Единодушия? Чего-то еще?.. С этим усатым широкоплечим упрямцем… Может ли так быть? Как назвать это чувство, которое возникает в работе, рождается из общей, из совместной работы — и выходит за рамки профессии? И начинает существовать уже самостоятельно… А потом связь его с работой вдруг напоминает о себе, обнаруживаясь заново и по-иному — в профессиональных разногласиях, расхождениях в делах; и тогда безжалостно раскрывается обусловленность внешними обстоятельствами, зависимость от не личных, касающихся не только двух людей, проблем и конфликтов… Что это? Привязанность, род любви? На это наводит работа? Но любовь должна быть безусловной…

Ольга понимала: ей хотелось сохранить прежнее свое отношение к Савчуку.

Что это он сейчас говорил? Вот только что, последнее, когда она уже перестала его слушать? Что-то такое… А она уже не слышала.

Устал… Мешки под глазами. А главное — взгляд…

Нет, ее отношение к Савчуку оказалось — обусловленным… иначе и не скажешь.

И с Косцовой… Столько лет у них были такие отношения, словно Ольга ее дочь. И тут, и тут тоже все оказалось… опять это! — обусловленным.

* * *

Родословную сибирского казака, героя двенадцатого года, восстановить было непросто; Элэл помнил, сколько тут у бабушки оказывалось проблем.

Сохранилось предание о том, как на высоком красном яру вытекающей из Яконура реки сын боярина с отрядом поставил крепость-острог: за бревенчатыми стенами — дом воеводы, пороховой погреб… По углам возвышались башни. Реку назвали Стрелиной, от «стрельна» — башня, с которой стреляли.

Происходил ли прапрадед от одного из тех «служилых людей»? И можно ли было это с достоверностью установить? Бабушка отвечала на вопросы Элэл выписками из Есиповской и Строгановской летописей, повествовавших о «сибирском взятье», из северорусских летописей и надписей на первых печатных книгах…

В мои времена, добавляла бабушка, говорили, что сибиряки умирают восточнее могил своих отцов. Посмотри, наставляла бабушка, посмотри по моей карте: все остроги, слободы, деревни — на берегах рек, которые текут «на восход» или «с восхода», а если река на север, так селились на том притоке, что с восточного берега…

* * *

Застал! Ее голос… В тесной кабинке яконурской почты Герасим слушал голос Ольги. Свернул сюда, когда ехал с комбината, остановился, заказал, уговорил соединить сразу. Из черной трубки, теплой от лета и его руки, шли к нему радость, любовь, ласка… Так важно было застать ее, услышать; сейчас, когда он терял одну опору за другой, — почувствовать ее поддержку; столько было надежд…

И все получилось не так, как он ждал!

Нет, были ее радость, любовь, ласка; были… Ольга даже стала слушать его рассказ о том, что произошло в институте.

Но — только терпеливо слушала. Молчала.

— Держусь, — сказал тогда он.

Ольга сказала:

— Хорошо.

Сказала это спокойно, твердо.

И — все.

Герасиму стало не по себе.