Яд и Меч

— Нет, Фийя! Не в этом дело! Послушай меня. — граф подволок служанку к себе и поцеловал во вспотевший лоб, а руки обняли голое нежное тело. — Ты сейчас в том возрасте, когда женщина должна задумываться о детях. У твоей сестры уже двое.

Слова не возымели никакого эффекта, женщина продолжала плакать и сквозь ее пальцы текли горькие слезы.

— Фийя, — граф шептал на самое ухо девушке, стараясь ее успокоить. — Я знаю, как на тебя смотрит Остен. И он тоже тебе приятен, я же вижу.

— Нет-нет… Как вы такое можете говорить! — женщина остервенело замотала головой, отчего ее темные волосы сразу же прилипли к лицу, но Фийя этого не заметила и не удосужилась даже смахнуть пряди.

— Могу, потому что знаю, о чем говорю, — рука Юлиана скользнула к шее со следами укусов, затем он убрал налипшие волосы с мокрого от слез лица. — Неизвестно, насколько придется задержаться в Элегиаре. Я хочу, чтобы ты не тратила свою молодость впустую.

— Тео Юлиан…

Как посчитал Юлиан, он привел весомые доводы, поэтому слегка отстранил от себя айорку и посмотрел внимательно в ее заплаканные глаза. Но от этого Фийе сделалось еще хуже, и она, боясь потерять хозяина, прильнула к нему и вцепилась изо всех сил. Худыми и изнеженными руками женщина обвила шею Юлиана и вновь разрыдалась, еще пуще.

— Не оставляйте меня!

Вдруг молодой служанке в голову пришла страшная мысль. И от того, что она себе надумала, она в ужасе уставились на графа.

— Или вы все-таки хотите от меня избавиться… Я Вам больше не нужна?

— О боги, нет! Я же тебе уже сказал.

— Возьмите меня с собой, тео Юлиан…

— Тебе нельзя в Элегиар, Фийя.

Юлиан выпутался из на удивление крепкой хватки той, что так боялась его лишиться, и встал. Потом закрыл дверь на балкон, чтобы любопытные уши снующих даже в ночи слуг ничего не расслышали, и вернулся в постель.

— В Элегиаре действуют иные законы. Там нет такого понятия, как айоры. А есть лишь рабство.

— Но… Я не понимаю, что вы такое говорите, тео.

Женщина встала на колени и прижалась к графу, а тот погладил ее по белой спине, укрытой длинными волосами.

— Это значит, что, если ты отправишься со мной в Элегиар, то в понимании элегиарцев ты будешь рабыней и….

— Ну и что, тео Юлиан. Мне все равно! — перебила жарко женщина, расцеловывая графа. — Матушка была рабыней, и я буду!

— … не дай боги, ты в мое отсутствие поднимешь глаза и посмотришь на какого-нибудь проходящего мимо уважаемого господина — тебя выпорют на месте, — закончил Юлиан.

— Почему? — девушка притихла и в ужасе посмотрела на господина. Мать ей такого не рассказывала, да и вообще редко говорила о тяготах рабства.

— Потому что в Элегиаре очень жестко относятся к статусам, даже приезжих. Там на айоров распространяются законы рабов, Фийя. Как говорил Вицеллий, а он элегиарец, «рабы — это скот, только хуже».

Фийя похлопала ресницами, а потом стала вспоминать, что да, действительно, старик-веномансер всегда был брезглив в отношении прислуги, которая состояла целиком из айоров. Когда кто-нибудь из слуг смел обращаться к Вицеллию Гор’Ахагу, тот часто не отвечал, и с лицом, полным презрения, морщился и делал вид, что рядом никого нет. Если же старику требовалось что-то сделать, то он, не спрашивая имени слуги, просто говорил: «Эй ты… Иди сюда!». Хотя все списывали действия веномансера на его вредный нрав, причина крылась в другом. Вицеллий всю жизнь провел в Элейгии, и плевать он хотел на то, что айор отличался от раба — для него он был таким же безмозглым низшим созданием.

По ноэльским законам, айоры не могли избираться в Плениум, не могли состоять на высоких должностях и обязаны были служить своему господину. Однако раз в десять лет айор мог выбрать, что делать дальше: остаться у старого хозяина, уйти к новому или получить статус вольного.

Подобные правила привели к тому, что к айорам относились благосклонно, а господа, не желающие, чтобы те покинули хозяина, старались заботиться о них. Даже само слово «тео», которое айоры использовали в отношении хозяев, обозначало на аельском то, что нельзя было передать никаким одним словом другого языка. «Тео» обозначало человека, который заботится о ком-то, но не просто так, а за служение ему того, кто принимает эту заботу. Поэтому айоры по обыкновению добавляли к «тео» не фамилию, как в случае со словами «господин» или «хозяин», а имя. И, если на Юге разрешалось делать с рабами все, что угодно, от изнасилований до убийства, то в Ноэле побои порицались, а убийство так и вовсе каралось.

Впрочем, стоит отметить, что Юг расползался все севернее и севернее, и в Ноэле уже было достаточно выходцев из рабовладельческого Детхая либо Дюльмелии. Рано или поздно, возможно, статус айора превратится в рабский.