Яблоко от яблони

Всякий раз она зовет нас с Юрой Оленниковым в гости. Заманчивое предложение в затянувшейся командировке побывать в доме, переночевать под чьей-то крышей, не в гостинице. Но к концу смены мы так выматываемся, что дай бог добраться до автобуса, откинуться в кресле и через полчаса провалиться в постылом постоялом забытьи. И Шарка с дочками в зеленой «аудюхе» несется в Остраву без нас.

Если в кого-то я и влюбился бы казарменной командировочной любовью, то, конечно, в Луцку. Веруська страшит своей клыкастой улыбкой, младшая исключает даже помыслы, то есть вовсе не берется в расчет, а красавица Луцка – лучшее произведение папы-итальянца в период первой их с Шаркой нежности. На излете своих семнадцати, трепетная Джульетта, она вся светится. Даже думаешь, уж не приемная ли: ни Веруськиного ведьмачского оскала, ни гипнотического взгляда младшей – в ней все чисто, прозрачно, и невероятно, что она дочь толстой Шарки, которая сегодня заявилась на съемку с синяком под глазом – подралась с полицейским. Тот хотел оштрафовать за неуместную парковку, но получил по фуражке сумкой, где что-то булькнуло и разбилось, затем, теряя сознание, в рефлексе самообороны украсил Шарку фингалом, после чего уже не мог действовать согласно инструкции: кто поверил бы, что мать трех девочек, мирно сидевших в машине, полезла с ним драться? Страж порядка вынужден был откупиться бумажкой с тремя нулями, компенсируя мамаше моральный ущерб.

– У нас сегодня приличный доход, приглашаю в гости, – моргнула свежим фингалом Шарка, и закатный луч блеснул в ее золотой фиксе.

После недели репетиций быстро сняли с девятого дубля довольно сложную сцену, съемка закончилась раньше, поэтому едем засветло: Юра спереди, рядом с Шаркой, а я с дочками – позади. У девчонок пахучие мокрые волосы – смывали грим после смены. А у Луцки день рождения – ей восемнадцать.

– Полиция! Главы долу, – и все три, влажные и душистые, прижимаются к моим коленям.

Промахиваем полицейский пост. Нельзя сказать, что я абсолютно спокоен, разом обняв трех смеющихся барышень на четвертом месяце экспедиции, Луцка смеется, все отдает легким сумасшествием в предчувствии вакханалии.

– А вот и наш друг!

Паркуемся в vip-зоне у супермаркета, к Шарке подскакивает полицейский, она сует ему в нос оттопыренный средний палец с длинным лимонно-желтым ногтем, и он исчезает – сразу видно: знакомы.

Быстро темнеет. На въезде в Остраву Луцка выходит и скрывается за ржавыми воротами расписанного граффити ангара, там гремит дискотека. Шарка кричит дочке, чтоб не задерживалась, что-то обсуждает с двумя пареньками, курящими у входа, те улыбаются, дают Шарке небольшой бумажный пакетик с травой и уходят вслед за Луцкой.

Шесть окон большой квартиры под крышей смотрят на луну, или шесть лун светят в каждое окно, заливая желтым молоком логово Шарки. Щелкает выключатель.

– Всю одежду – мне! – командует Шарка, выдает из шкафа новехонькие голубые моряцкие комбинезоны (прозодежда муженька-моряка), велит нам идти в душ, а сама тащит в кухню два огромных пакета из супермаркета. Веруська и белокурая лолита спешат за ней помогать. В ванной два больших полотенца, шампуни, гели, бритвенные станки, дорогой одеколон, лосьоны. Мы в плену:

– Юра, а нас не съедят после баньки?

– Кажется, уже съели, – мрачно улыбается Олень.

На кухне гудит стиральная машина, и что-то шкворчит на плите, щекочет ноздри сильным духом предстоящего пира. В гостиной фотографии итальянца и обворожительно жгучей молодой… ну невозможно даже отдаленно признать в ней Шарку с подбитым глазом.

– Курить на кухне, там вытяжка, а пьем здесь.

Шарка по-русски понимает, но говорит на медленном чешском, который понимаем мы. Дочери только слушают, живо сметая приготовленную Шаркой закуску. Количество виски угрожает долгим застольем и прожженным утром, но спать не хочется, до первой сигареты после уже не понимаю какой рюмки.

Веруська с лолитой исчезают – спать пошли? Шарка наливает, подкладывает еды:

– Постелю вам в спальне, кровать большая – не возражаете?

Возвращается с дискотеки Луцка, веселая и румяная.

– Иди спать, завтра на работу…

Луцка не спешит, несмотря на строгий тон Шарки, да и Шарка не настаивает – гости любуются красавицей-дочкой, луна поднялась куда-то за крышу дома, я иду в кухню курить. Свет не включаю; хорошо, не закрывая глаз, в затененной сосредоточенности мыслей ощущать тишину незнакомого дома. Показалось, что сижу не один: чье-то тихое присутствие, как прикосновение. Прислушиваюсь – тянется тишина, вдруг за дверью в детской раздается храп, тяжелый и стонущий…

Оленников в спальне, где Шарка – не знаю, наверное, она храпит…

– Не, то Веруська…

Я вздрагиваю. Щелкаю зажигалкой, прикуриваю вторую сигарету и вижу прямо напротив этот взгляд, всякий раз обжигавший меня на съемках – белокурая лолита.

– То Веруська, чуешь? – шепчет она.

Веруська так страшно храпит? А как я не заметил эту, беззвучно сидящую напротив, девочку-подростка?