Яблоко от яблони

Потом пили портвейн на Канонерке. Я смотрел в окно и ждал, что пойдет снег – начало марта, но снег не пошел. Таня улетела в Прагу, через два месяца улетел Вадик, и Канонерка ушла в прошлое.

А в августе я прилетел к ним. Окна мансарды распахнуты в белое от солнца небо Праги, белые стены, белый стол и кресла на террасе. По радио звучит новостной сюжет – Таня в эфире. Вадик лезет в холодильник:

– Лёша, я приготовлю завтрак, ты пока душ прими, только скажи, что предпочитаешь в это время суток – «Мартини» или «Кампари»?

И я заплакал. Тяжелый был год, и вдруг – тронуло сердце, перекрученные мозги и нервы размякли под ангельским крылом дружбы. Девять дней прогулок, тихого общения, рассвет на берегу Влтавы перед вылетом (о как же не хотелось возвращаться!): пили ром, закусывали яблоками и сыром, к нам слетелись лебеди – крылья, крылья, крылья, – мы кормили их яблоками.

Через два года я снова в Чехии, в экспедиции с Германом, только что снят первый кадр картины – заснеженный Арканар.

– Снято! – завершает смену Герман.

– Снято! – кричу я в мегафон.

И белый заснеженный мост замка Точник становится безлюдным.

Это вам за Колчака!

– Господа чехи! – бушует Герман и бьет в землю погнувшейся алюминиевой палкой. – Мы вам деньги платим, и немалые, а то, что вы делаете, – это не работа, а цирк инвалидов для пенсионеров на выезде! Я с вас не слезу, имейте в виду, и своего добьюсь, что бы вы там себе ни думали! Я вам вообще в наказание послан, продали, мерзавцы, нашего Колчака за царское золото и свою Чехию на него построили, живете тут припеваючи! Переводите, переводите им то, что я говорю, что замерли?

– Может, про Колчака не надо, Алексей Юрьевич?

– Надо, надо, и про Колчака особенно.

– Они, боюсь, не знают, кто такой Колчак, – увиливает переводчица.

Бригаду переводчиков возглавляла Виктория Енина – красивая интеллигентная женщина. Двух языков, чешского и русского, для решения возложенных на нее задач недостаточно. Она досконально знала «язык кино» и площадки, а также невероятно сложный в нашем случае язык политеса. Сколько гибельного текста она умышленно не перевела или перевела так, чтобы могла продолжаться здоровая нормальная работа! Рядом трудились и ее дети, красавица Ася и Петр, – студенты Карлова университета, и вся остальная бригада была под чутким контролем Вики Ениной. Пока я получал указания от Германа, по чешским цехам уже неслышно шла вся нужная информация. Такого спеца я больше не встречал и не раз добрым словом вспоминал Вику на всех дальнейших совместных картинах. Без нее я бы просто не справился.

– Они, боюсь, не знают, кто такой Колчак…

– Сейчас узнают, мать их ети! Я вам устрою и за голову монаха, выстреливающую ракетой, и за мух этих дохлых английских, и за телеги, у которых колеса отваливаются, как у подбитых танков – со взрывом и в дыму, – я вам покажу такую войну!

С мухами действительно получилось смешно. Герман придумал, что, когда книгочея топят в сортире, из выгребной ямы роем вылетают мухи. Мы нашли замечательного книгочея, Михаила Давидовича Эльзона, члена Союза писателей и завсегдатая Публичной библиотеки; а чешским партнерам дали заявку на спецэффект. Чехи закупили в Англии селекционные яйца элитных мух и принялись разводить их под лампами. Когда на съемках посадили этих мух в сортир (а дело было в середине прохладного марта), то половина утонула в имитирующей дерьмо каше, а другая отказалась вылетать на холод – еще бы, мухи-то элитные. Сутки их уговаривали, но мухи ни в какую – не летят и всё. Тогда притащили реторту, большой пылесос с широким раструбом, сунули его в сортир и по команде нажали кнопку: пылесос взревел, из раструба шрапнелью вырвало обалдевших мух; потеряв сознание, те попадали в бурую кашу, эффект не совсем удался – получился мушиный взрыв в сортире.

Герман побелел от гнева – смена идет, а с ним шутки шутят!

Мимо звукорежиссера Николая Астахова пролетела муха – местная, чешская, уже проснулась на мартовском солнце. Коля ее поймал и посадил в коробок. Потом ушел на прогулку и вернулся с хитрой улыбкой. Позвал Германа, сунул коробок в яму и открыл – из сортира роем вылетели мухи.

– Вот так, господа чехи! А то навыращивали за наше золото английских фрей – тугодумы!

Чехи очень не любили, когда кто-то осуждал их умственные способности, и страшно обиделись на Германа.

– Злый пан, – сплевывая сквозь зубы, шептали они. Прежде этим прозвищем они называли Сталина, теперь удостоили им Германа, который мстит им за какого-то Колчака.

Мух Герман отменил совсем и придумал птичек. Наловили маленьких птах в лесу и выпускали дубль за дублем.

– А что подумает зритель, Алексей Юрьевич? Почему в сортире птички?

– Ничего удивительного, – парировал Герман, – обычные птички-говноежки.

Наши доверчиво закивали, а чехи были в полной растерянности: чего только в этой России нет – говноежки!

Но Хельфштин с его семью ночными сменами ошеломил не только чехов.