«Я» значит «Ястреб»

– Как вам повезло! – говорит он. – Я всегда хотел заниматься соколиной охотой. Всю жизнь. У меня и книжки есть, все есть… но никак не найти времени, – он задумывается. – Может, когда-нибудь… – Он прижимает к себе Тома. – Ну что, пошли, – говорит он, и они направляются к фургону с мороженым.

Белесый воздух и боль в костях. У меня снова мигрень. Глотаю таблетку с кодеином и парацетамолом. Голова не проходит. За окном туманно-серый свет, словно к стеклу приклеили кальку. Снова ложусь в постель. «Надо вывезти на охоту ястреба, – думаю я, проснувшись. – Надо вывезти на охоту ястреба». Но мне так тяжело двигаться, что я тайно надеюсь, вдруг сегодня у Мэйбл неподходящий для охоты вес или на дворе плохая погода. Но на этот раз предлога остаться в постели не находится: и птица, и погода в норме.

Мы выезжаем в необычный безветренный солнечный день, когда все вокруг напоминает мне полые металлические объекты, покрашенные эмалевой краской. Облака, гирлянды листьев, дома. Все как будто склепано вместе в одной плоскости, как театральный задник. В воздухе запах древесного дыма. Я невероятно устала. Паркуюсь на травке у поля, меняю Мэйбл опутенки, снимаю клобучок, и она тут же входит в ярак. Она узнает местность: здесь – мы, там – кролики. Птица взлетает, и сразу же стихает моя головная боль и улетучивается усталость. Ее полет с каждым днем становится все изящнее. И я не устаю поражаться ее скорости. Глядя, как она удаляется от меня, сгорбившись, словно покрытая чешуей, и несется к далекой цели, я могу поклясться, что окружающий мир замедляет свое движение. Такое впечатление, что она мчится с идеально выверенной скоростью, а бегущие кролики, падающие листья, голубь над головой – все это замедляется, точно их погрузили в какую-то жидкость.

Меня потрясает, как она внимательна. Я начинаю верить в существование того, что Барри Лопес назвал «диалогом смерти». Так обмениваются взглядами северный олень и стая волков: их бессловесные переговоры завершаются принятием решения, стать ли им добычей и охотниками или пойти каждому своей дорогой. Интересно, мой ястреб ведет себя так же? Вот он уже снова у меня на кулаке. Я направляюсь к трем кроликам, которые сидят на траве совсем рядом, не более чем в десяти шагах от нас. Подхожу еще ближе. Осталось пять шагов! Мэйбл несомненно в яраке, но на кроликов даже не смотрит. Она вглядывается в дальний конец поля. Что-то там есть, но лететь туда целых шесть-семь секунд. «Мэйбл, – шепчу я, – посмотри!» и пытаюсь так повернуть руку, чтобы она увидела кроликов, жующих травку прямо у нас под носом. Один из них даже скачет. Ну вот же они. Никакого впечатления. Я ничего не понимаю. Опять, изогнув шею, птица всматривается во что-то на той стороне поля. И в следующее мгновение на моей руке уже никого нет. Мэйбл улетела. Она несется очень низко и очень быстро, облетая сверху, как будто поднимаясь и опускаясь в танце, кустики невысокой крапивы. Одного кролика ей схватить не удается, и тогда, произведя молниеносные вычисления и переключив внимание, она набрасывается на другого. Наверное, с этими двумя она как раз и вела «диалог смерти».

Бегу к тому месту, где Мэйбл кинулась на жертву, но не нахожу свою птицу. Где она? Кругом крапива, но это всего лишь вновь отросшие маленькие стебельки, не больше восьми сантиметров высотой. Где мой ястреб? Стою, затаив дыхание. Тишина. Но вот до меня доносится еле слышное звяканье колокольчиков. Наконец я замечаю ее голову, по-змеиному высовывающуюся из крапивы. Какого чер… Кажется, птицу прибили, раздавили, как будто сила гравитации вдруг увеличилась раз в десять. Крылья растопырены, перья от напряжения торчат вверх. Ага, теперь понятно. Она раскрыла крылья, чтобы удержаться на поверхности, потому что ей все-таки удалось вцепиться в кролика, но тот ускользнул в нору. И теперь она изо всех сил старается, чтобы он не утянул ее за собой. Клюв разинут. Я сую руку в нору, протискиваюсь вдоль ее невероятно длинных лап и нащупываю кроличью ногу. Мэйбл его почти поймала. Хватаю ногу и соображаю, как же вытащить добычу из норы. Тяну, но кролик брыкается. Ястреб пищит. Тогда я начинаю тянуть под другим углом, потихоньку, как злобный ярмарочный фокусник, извлекаю кролика из норы и бросаю на траву. Мэйбл начинает топтать свою жертву ногами, пританцовывает, потом отпускает заднюю кроличью ногу и хватает его за голову. Кролик не шевелится. Мэйбл в такой ярости, что не перестает его топтать, даже когда он уже мертв. Наконец она принимается выщипывать кроличий мех. Несколько минут выдирает клочки, и мягкие серые пушинки толстым слоем ложатся вокруг нас.