«Я» значит «Ястреб»

Низкие тучи быстро бегут над «райдингами». Льет дождь. Укрывшись от дождя и ветра, коровы лежат под деревьями. У них темные и мокрые бока, пар от дыхания поднимается в воздух. Уайт идет в сарай, где в тени на присаде привязан Тет. В душе у Уайта все сильнее чувство вины. Ястреб сидит там, куда его посадили. Он пленник. Поэтому Уайт ставит на землю у двери дугообразную присаду, привязывает к вертлюгу Тета тридцатиметровую бечевку – непрочную, которая уже дважды рвалась, опасную, плохого качества, а другой ее конец – к присаде в сарае. Таким образом, говорит себе Уайт, ястреб сможет вылетать наружу и возвращаться обратно, когда захочет. Довольный, что предоставил птице больше свободы, Уайт возвращается домой.

Дождь не прекращается. В такой день не пойдешь ловить ястребов. Это день для отдыха. Он посвятит его Тету. Будет прогуливаться с ним по кухне, кормить кусочками вкусного мяса, заставит его снова полюбить хозяина. Тет любит музыку – он включит ему песни по радио. Но радио не ловит. Тогда Уайт едет на велосипеде к Тому и просит разрешения позвонить по телефону в магазин. Заказывает новую батарейку. Потом возвращается домой. Дождь и грачи. Человек на велосипеде под пронизывающим ветром решил, что сегодня он должен заняться мелкими делами. Большие – слишком сложны. Пожалуй, он перекрасит деревянную дверь с косяком в коридоре, а потом, может, заодно и кухонную дверь. Закончив дверь в коридоре, он оглядывает ее критическим глазом. Выглядит неплохо. Теперь кухонная. «Синяя краска», – решает он. Его отец любил яркие, контрастные цвета. Уайт знает, что унаследовал этот порок. Он идет в сарай за краской. Тет бросается от него в сторону, взлетает на стропила, а потом вылетает в открытую дверь. Выйдя из сарая с банкой краски в руках, Уайт все еще надеется увидеть ястреба на присаде. Но присада пуста. Тета нет. Его ястреб улетел. Тет исчез, и на земле валяется один лишь оборванный кусок бечевки.

Часть вторая

Глава 18 Свободный полет

Сегодня вечером. Погода в самый раз, как и вес моего ястреба. Я мотаюсь по дому, в нетерпении ожидая этого события и заполняя время мелкими повседневными делами. Радостно насвистывая, отскабливаю помет от искусственной кожи на полу, мою и сушу волосы. Но меня словно колет изнутри невидимая иголка, и постепенно волнение прорывается наружу. Сначала я без особой причины ругаюсь с мамой по телефону, потом, когда приезжает Кристина посмотреть на тренировку, я грублю ей уж и вовсе без всякого повода. Забирая с кухни свой охотничий жилет, я слышу, как Кристина что-то говорит о пробке, но пропускаю ее слова мимо ушей. А прислушаться стоило. Оказывается, на трассе А14 неподалеку от города произошла жуткая автокатастрофа. Стюарт в своем «лендровере» застрял, остановившись у столба на двухуровневой развязке. В небе среди клубов дыма ревели медицинские вертолеты. Стюарт позвонил. Сказал, что опаздывает из-за аварии, и все.

– Сейчас поеду на холм, – добавил он. – Ты там будешь?

– Да, – ответила я. – Увидимся через двадцать минут.

Однако катастрофа была настолько ужасная, что пришлось перекрыть не только главную дорогу, но и соседние. И в час пик весь поток транспорта Кембриджшира перенаправили через центр города. Спустя сорок минут мы отъехали от дома всего на четверть мили. Меня трясет от отчаяния. Бедная Кристина молча сидит сзади. Мэйбл бьется. Это просто невыносимо. Опять она бьется. Я кричу на нее. Птица, впрочем, не понимает, что крик адресован ей, и все же я ненавижу себя за этот срыв. Снова я виновата, и кроме того авария, вызвавшая такой коллапс, наверняка, действительно страшная. Мы сидим в напряжении, словно засунутые в стеклянный куб. Глубоко вздохнув, гляжу в окно. Какой прекрасный вечер! И от этого становится еще хуже. Слежу за скворцами, летающими вокруг торгового центра, смотрю, как медленно заходит солнце и по его краям в спокойном воздухе возникает меховая опушка цвета голубиной грудки – от нежно-серого до бледно-розового. Включаю радио узнать о ситуации на дороге. Выключаю. Мэйбл снова бьется – она не привыкла ездить с постоянными остановками, когда мотор то и дело замолкает. Всякий раз, как она начинает биться, я испытываю еще больший стресс. Звоню по мобильнику Стюарту. Он уже ждет. У меня внутри все кипит. Едем в час по чайной ложке. Вдруг замечаю, что бензин почти на нуле – еще одна «приятная» новость. А время-то идет.

Когда мы добираемся до холма, я уже почти в ступоре. На вершине стоит «лендровер» Стюатра. Мы идем к нему. Темнеет. За те три минуты, что мы поднимаемся на холм, Мэйбл демонстрирует явное желание летать, и я начинаю приходить в себя. Но стоит Мэйбл увидеть нейлонового змея, которого запускает Стюарт, чтобы научить своего сокола летать еще выше, – стоит ей один лишь раз увидеть порхающий пестрый треугольник, как она переводит взгляд на меня и начинает биться. Биться, биться, биться.