«Я» значит «Ястреб»

Мои глаза туманятся слезами. Мы живем жизнью, которую сами себе придумываем, но иногда возникает осознание того, что какие-то другие жизни таким образом оказались для нас утрачены. Летний обед на лужайке заканчивается. Мне не остановить время. С поля для игры в регби, где прогуливался киношный шпион Придо, ползет туман. Медленное белое дыхание. У меня в голове шум, сначала тихий, потом все громче. «Я не шпионка, – говорила я папе, – я историк». Но, глядя на сидящих за столом людей, которые, как зачарованные, рассматривают моего ястреба, мне кажется, что я уже и не историк. Дура я, вот кто, мелькает мрачная мысль. Работала преподавателем университета, была ученым. А теперь прямо какой-то шут гороховый. Больше я уже не Хелен, а женщина с ястребом. Мэйбл терзает кроличью ножку. Вокруг птицы, как электроны, кружатся осы. Садятся ей на лапы, на клюв, выискивая кусочки мяса, и спешат унести их в свое «бумажное» гнездо на каком-нибудь кембриджском чердаке. Мэйбл отшвыривает их клювом, и мне видно, как полосатые желто-черные брюшки кувыркаются в воздухе, но потом, выравнивая свой полет, осы вновь нацеливаются на нее. Наш обед на лужайке начинает приобретать нереальные черты. Красновато-серебристые тени, альбомная фотогравюра, что-то из Агаты Кристи или Ивлина Во, из иных времен. Но осы вполне реальны. Они существуют, они здесь. Как и мой ястреб. В центре – солнце. А я существую? Не уверена. Чувствую пустоту и сиротство, словно это не я, а продуваемое ветром, пустое осиное гнездо, которое осы мастерят из древесины, пережевывая ее и смачивая слюной. Вот только мороз уничтожил в этом гнезде все живое.

Иногда мы понимаем, что какие-то жизни оказались для нас утрачены, а иногда сами сжигаем их дотла. Вечерами при свете аладдиновой лампы, бока которой переливаются нежной белизной, Уайт уничтожает свою прошлую жизнь. Это убийство происходит в романе, который он начал писать еще в Стоу и нынче почти закончил. Книга называется «Невозможно унизить праведника». Это история о постепенном закате карьеры директора частной школы по имени доктор Призонфейс. Доктор боится жизни, он хамелеон, зеркало, существующее лишь благодаря отражению в глазах других. Призонфейс теряет работу в школе. Ухаживает за черноволосой, мальчишеского склада барменшей и получает от нее отказ, а потом в ужасе скрывается после приставаний ее матери. Он летает на аэроплане с пьяными авиаторами, потомками поэтов-романтиков. Пытается учить голливудских толстосумов, что значит быть джентльменами, и чувствует себя оскорбленным, когда они косят куропаток из автоматов. Его книга – злая сатира на систему образования и культ английского джентльмена, но в то же время это и психологический экзорцизм, саркастическое повествование, призванное сжечь собственную прошлую жизнь. Уайт создал Призонфейса с целью заставить его страдать, быть наказанным, осмеянным, доведенным до нищеты и смерти. От директора школы до учителя, перебивающегося частными уроками, от работника фермы до нищего – за что бы герой ни брался, везде его ждет крах. И все, кого он встречает на жизненном пути, объясняют ему, почему он существо бесполезное и никуда не годное. Рассказчик тоже не может удержаться от нападок, лишь только подворачивается возможность.

К концу книги бездомный и хромой Призонфейс встречает на сельской дороге таинственного незнакомца. У этого человека необычные черты лица, он замкнут, невероятно элегантен и путешествует в кромешной тьме в сопровождении собаки. Призонфейса влечет к нему, к исходящей от него силе, он видит в ней «мудрость уверенности, счастье реальности, власть права». Когда-то незнакомец тоже был директором школы в городе под названием Золотые Врата, но ушел с поста, потому что не смог вынести тех, кто там учительствовал. Теперь он женат, живет в доме в лесу и всем доволен. Этот человек – представление Уайта о том, каким он сам станет в будущем: свободным Уайтом, торжествующим Уайтом, человеком, который на протяжении нескольких страниц читает нотации Призонфейсу о вредоносности школьной системы: «Для любого, кто два месяца кряду дрессировал ястреба и понимает, что все пойдет прахом, если ты хотя бы раз злобно посмотрел на это создание, – говорит он, – кажется совершенно невероятным, что на сложнейшую психологию человеческого существа можно воздействовать палкой».

Сидя у лампы, Уайт заканчивает речь, пожалуй, самую гуманную во всей книге. Он говорит о себе, каким он был в прошлом, с жалостью и состраданием:

«– Ты добровольно вернулся из университета в школу, потому что тебе еще нужна была школа, потому что тебе предстояло что-то открыть. Ты вернулся под крылышко наседки, желая обрести защиту, ибо ты сам был еще маленьким цыпленком, но ты к тому же что-то искал: тебе нужен был талисман, который позволит уйти.

– Так что же я ищу?

– Узнаешь, когда найдешь.

– Это мудрость или мужество?

– Возможно, это любовь».