«Я» значит «Ястреб»

С крыши летят белые голубки. Вижу, как их крылья мелькают на фоне неба. Кружится голова. Картинка смещается. Все переворачивается вверх дном. Распадается на кусочки и превращается во что-то совсем другое. Моргаю. Кажется, это то же самое. Но нет. Это не мой колледж. Не вижу ничего знакомого. Да и вообще на колледж не похоже. Просто несколько тысяч квадратных метров зданий, коробки из кирпича и камня из коллекции великана, забитые осколками столетий. В часовне живописные изображения ангелов с одинаковыми лицами, не от мира сего, с мечами и ярким прерафаэлитским плюмажем. В столовой – бронзовый бенинский петух, а в профессорской гардеробной в шкафу спрятан скелет – настоящий, пожелтевший скелет, скрепленный штифтами и скрученной проволокой. За зданием, где я работаю, растет множество тисов, зажатых между нелепыми выветренными валунами. Бронзовая лошадь на одной лужайке и заяц на другой. Скульптура: металлическая книга, прижатая к земле ядром с цепью. Здесь все создано из вещей, извлеченных из снов. Несколько недель назад по всему колледжу были расставлены в кадках десятки лавровых деревьев по случаю бала на тему «Алисы в Стране чудес». Я видела, как студенты вплетали в их ветви цветы – мягкие тряпочные розы белого и красного, как почтовый ящик, цвета.

Думаю, моя работа в колледже закончится через два месяца. Через два месяца у меня не будет ни кабинета, ни колледжа, ни зарплаты, ни дома. Все станет по-другому. «Но все уже и так по-другому», – рассуждаю я. Свалившись в кроличью нору, Алиса летела так медленно, что могла брать предметы из шкафов и с полок на стенах, с любопытством рассматривать проплывающие мимо карты и картинки. За три года преподавания в Кембридже на мою долю выпали лекции, библиотеки, университетские собрания, руководство студенческими работами, собеседования с абитуриентами, поздние вечера, проведенные за написанием статей и проверкой домашних работ, а также многое другое, проникнутое славным кембриджским духом: блюда из фазанов при свечах за преподавательским столом, когда снежные хлопья бьются в витражное стекло, исполняются рождественские гимны, разливается по рюмкам портвейн и серебро блестит на темных полированных столах в университетской столовой. Теперь, стоя на поле для крикета с ястребом на руке, я поняла, что все это время падала, пролетая мимо этих вещей. Можно было протянуть руку и потрогать их, снять с полки и переставить, но мне они не принадлежали. Никогда не принадлежали. Падая, Алиса пыталась разглядеть, где же она приземлится, но под ней была только темнота.

«Соберись с мыслями. Ты для чего сюда пришла? – сказала я себе. – Для занятий с ястребом». С тех пор как умер папа, у меня не раз случались такие приступы дереализации, то есть расстройства восприятия окружающего, странные состояния, когда перестаешь узнавать мир. Это пройдет. Но я напугана тем, что сейчас было. И, продевая шнур в вертлюг на конце опутенок, а потом привязывая его двумя небольшими сокольничими узлами, я чувствую дрожь в пальцах. Затягиваю узелки – они будут держать крепко. Узлы и веревки. Что-то материальное придает мне больше уверенности. Вытягиваю шнур еще на четыре с половиной метра, а остальную часть прячу в карман своего охотничьего жилета и застегиваю молнию, чтобы шнур не выпал. Потом отстегиваю от вертлюга должик и кладу его в другой карман. Жилеты у сокольников, как и у рыбаков и фотографов, едва ли можно назвать предметом одежды. Это сплошные карманы. Тот, что на правом бедре, подбит искусственной кожей, а внутри лежат три мертвых цыпленка одного дня от роду, с каждого снята кожа и каждый безжалостно разодран пополам.