Я выжгу в себе месть

За окном плясала Морозная Мать, бросаясь на первоцветы из последних сил. Снег падал на землю и тут же таял, а ветер больше не выл так люто, не сотрясал голые ветви дубов и хвою елей. Не зря поговаривали, что зима – время дикое, страшное, но завораживающее до смерти. Сам Всполох этого никогда не ощущал, зато много слышал от людей. Может, однажды огненному духу повезет переродиться добрым человеком из крепких костей и горячей крови? А что, вышло бы забавно. Чем боги не шутят, в конце концов…

Голову как будто набили камнями. Василика открыла глаза и не сразу поняла, что лежит в постели. Видимо, духи позаботились, больше некому. Рядом теплился Всполох. Домовой не показывался.

Она протерла глаза, села и хмуро уставилась на пламенного духа. Кричать, ворчать и злиться не хватало сил. Последняя вспышка выпила все, забрала злобу и боль, оставив покой и какую-то странную пустоту. Без-раз-ли-чи-е. Вот как это называлось.

– Пожаловались, значит, – прохрипела она. – Пошли на поклон к лесному царю и рассказали все.

– Что делать-то будешь? – В углу показался Домовой.

Ответа Василика не знала. Наверное, жить, дышать, таскать воду из ручья, ждать весеннего равноденствия, печь пироги, жарить блины и, может быть, искать плату за добротного коня, чтобы потом отправиться на городскую ярмарку и купить монисто-другое или усерязи. Больше, в общем-то, ничего и не хотелось.

– Можешь гордиться. – Василика прикрыла глаза. – Вы своего добились.

Нет, она не простила Мрака. Такое трудно простить. Но продолжать цепочку, множить злобу, погибель и липкую черноту желания не было. Опять внутри нее что-то переломилось, ушла злость, дававшая силу для мести. А задумка с цепями казалась такой нелепой, что становилось смешно.

– Ты больше не гневаешься? – осторожно спросил Всполох.

– Была гневливая, да вся вышла. – Василика зевнула и откинула покрывало. – Закончилась, считай.

Страстно захотелось в баню. Пришлось попросить Домового, чтобы отправился к Баннику и передал ему, мол, нужно натопить старую добрую мыльню, добавить побольше сухой древесины, чтобы пар шел от потолка до пола. Горячий пар, пропитанный травами, придавал сил. Хорошая баня поднимала на ноги даже мертвеца. Жаль, Кощей этого уже не почувствует.

Навье царство напоминало Василике угольное болотце. Оно затягивало, манило к себе и теперь, высасывало силы, оставляя сгнивать заживо среди умертвий и слепых шептух. Василика слышала их сопение отсюда и подавляла желание вернуться, зайти за алатырь-камень, чтобы хоть на миг увидеть знакомые бельма и услышать пронизывающий вой.

Василика невесело усмехнулась. Вроде бы молодица, а как заглянешь в душу, так мигом побежишь сооружать домовину и собирать ветки для погребального костра. Вокруг родного дома хватало маленьких, но крепких срубов, в которых покоились защитники рода. Такую же домовину однажды поставят ее отцу, чуть позже – Калине, а вот у сестер будут другие, непременно красивые, из резного дерева. Такие простоят не век и не два, а больше, намного больше.

С ведьмами дело обстояло иначе. Их домовины прятались в чаще, вот только обычно они умирали не своей смертью, а их тела… Тела исчезали как будто сами собой. У Василики тоже не будет дивного домика на маленьком полене. Однажды ее убьют злые духи или лесная нечисть. А может, люди. Она понимала это и тогда, когда постучалась в ворота к Ягине.

Василика встала, прошлась до выхода из избушки и вздохнула. Шум в голове потихоньку стихал, а вот уныние – наоборот. Схватив чистую рубашку, Василика направилась в баню. Там уже стояли тазы с остывающей водой. Хорошо, когда тебе помогают духи. Банник приготовил и веник, и ковши с травяными настоями. Славно.

Василика намывала тело без особой радости. В ее глазах больше не загоралось пламя, из ослабевших рук не сыпались искры. Все погасло и сделалось каким-то серым, почти как в мертвом мире. Почему-то воспоминания о нем теперь казались яркими. Она раз за разом мысленно возвращалась в костяной дом, осматривала залежи сокровищ, запасы и вспоминала лицо Кощея.

Жаль. Но это ничего не изменило бы.

Останься Кощей в живых, она охотно начала бы писать ему письма, слать подарки и с нетерпением ждать Врана. А может, Василика забыла бы про него и вспоминала бы изредка, когда не кипела голова от работы. И все же что-то шевелилось в ней при мыслях о Навьем царстве, что-то звало ее к алатырь-камню, просило вернуться. Оно напевало медовым голоском и рассказывало, что мертвая земля роднее живой. Василика тряхнула головой и вылила на себя таз с горячей водой. Пахнуло полынью и можжевельником. Травяной туман обволакивал тело, показывая обратное. Захотелось вплести в волосы цветы и отправиться в город, чтобы покрасоваться перед молодцами и отведать ярмарочных угощений.

Два мира разрывали ее по кускам. Оба были ей дороги. Василика мечтала то о каменных домах и шуме, то о вечной тишине и смоляной речке, а куда желала пойти на самом деле, не понимала. Странные чувства.