Я всегда был идеалистом…

И очень большую роль, по-видимому, играла общественная работа. С тех пор как я себя помню, я все время выполнял какие-то функции: комсорга класса, члена комсомольского бюро школы и т. д. С этим я, кстати, пришел и в университет, что и стало подоплекой многих университетских коллизий.

Но тогда, кстати говоря, не было нынешнего формализма – работа для нас была невероятно живой, был очень активный коллектив, восемь-десять человек как минимум. И между ними возникали очень сложные и органичные отношения. И сейчас, в ретроспекции, я бы мог сказать, что в те годы в классе (не знаю, как сейчас: всюду ли, где и как) существовал коллектив, через который осуществлялось воспитание или внутри которого шло воспитание. Сейчас, например, насколько я понимаю, драмкружок в школе – это что-то необычное. В те же годы драмкружки существовали в каждой школе, и я участвовал в драмкружках со второго класса по четвертый – дальше мне это стало менее интересно. И даже комсомольские собрания очень часто проходили как обсуждение моральных и других проблем.

Но, кроме того, было ощущение определенного организационного статуса: то, что я все время выполнял общественную работу и был среди активных ребят, имело очень большое значение для моего развития. Но вот какое – это вопрос более сложный, и сейчас я бы даже не рискнул на него отвечать.

На этом месте я закончил бы про школу и перешел к университету.

Беседа четвертая

24 ноября 1980 г.

– Совершенно естественно (и вряд ли это может вызвать удивление), что поступление в Московский университет на физический факультет было для меня очень важным переходным моментом – хотя бы потому, что всегда переход из школы в высшее учебное заведение кардинальным образом меняет всю жизнь. И для каждого человека это очень значимый перелом во всей организации жизни и в собственных ориентациях.

Но это только один аспект ситуации, поскольку для меня учеба в университете была вместе с тем продолжением всего того, что случалось со мной в предыдущие три (по меньшей мере) года. Именно потому я оказался, в общем-то, совершенно неподготовленным к жизни в университете. Неподготовленным по очень многим параметрам и вообще неадекватным всему тому, что в университете происходило.

Другой же аспект характеризовался тем, что поступление мое в университет совпало с целым рядом очень важных событий и переломов в жизни страны и мира – совершенно случайно. Был 1946 год. Кончилась война. США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки[132]. Кардинальным образом изменилось представление о возможностях науки, вообще перевернулись все ценности, открылась совершенно новая область перспективных исследований и разработок. Это понимали все. Но, с другой стороны, война-то кончилась, и мы начали активно ломать, менять наши отношения с бывшими союзниками – с Соединенными Штатами, Англией, Францией. Творился железный занавес. Власти нужна была кардинальная идеологическая перестройка – именно идеологическая; и она началась, как вы знаете, уже в сентябре 1945-го и продолжалась до 1948 года. Фактически она в 1948 году не закончилась, а только как бы приостановилась на короткое время и потом вовсю развернулась в 1951–1952 годы.

Требовалась кардинальная идеологическая переориентация народа, причем тотальная. В условиях войны с фашистской Германией наши отношения и с Америкой, и с Англией, и с Францией были, естественно, более близкими, чем того требовал послевоенный мир. А с 1944 года (вы наверняка хорошо знаете это из мемуарной и исторической литературы) уже началась борьба за раздел мира. Непосредственная угроза Советскому Союзу и Англии исчезла, и наступил переломный момент – 1944 год, высадка в июне союзников в Нормандии… даже, наверное, с конца 1943 года. Начинается политика дальнего прицела, ориентированная на послевоенное устройство мира. То самое послевоенное устройство, в котором мы с вами сейчас живем и которое, как вы знаете, почти не подвергается ревизии, рассматривается как устоявшееся, почти легитимное, и все заняты только сохранением статус-кво.

Непосредственно это выражалось в серии партийных и государственных постановлений по идеологии, инициатором и, наверное, во многом автором которых был Андрей Жданов, тогдашний секретарь ЦК партии. И естественно, все эти переориентации, реорганизации проходили и в университетах. Поэтому мой собственный перелом в жизни, «перестройка» моя – переход из школы в высшее учебное заведение, – совпал с общегосударственными перестройками, очень сложными (я об этом буду дальше много говорить), затрагивавшими буквально всех и все аспекты жизни.