Я всегда был идеалистом…

Я слушал несколько раз его выступления – это всегда был верх артистизма. Например, выступление по поводу одной из речей Никиты Сергеевича Хрущева на общем партийном собрании сотрудников Академии педагогических наук. Начал он так: «Прочел я выступление Никиты Сергеевича и подумал: как же так, что он за специалист? Горняк дает указания животноводам и колхозникам, как им коров выращивать и кукурузу растить? Вот что думал я, читая выступление нашего уважаемого вождя. Но вдумался, пошел узнавать, что считают специалисты, и выяснил к своему, товарищи, нужно сказать, удивлению, что все это базируется на самых последних достижениях агронауки и животноводства…»

Вот такого рода были ходы. Когда он начал говорить, то собрание постепенно затихло. У меня было такое ощущение, что все спрашивали друг друга: а что, Хрущева уже сняли?

А один раз я беседовал с ним непосредственно. Когда стали готовить такую красную толстенную книгу «Система народного образования в СССР за 40 лет» (или что-то в этом роде[54]), то вызвали меня, поскольку в то время я уже числился очень хорошим и деловым редактором, умеющим вылезать из очень трудных ситуаций, и попросили привести ее в порядок. Начиналась она речью президента на заседании Верховного Совета СССР. Я выпросил себе два месяца пребывания на даче (дело было летом) и подрядился этот том (листов, наверное, на пятьдесят) сделать.

Георгий Петрович Щедровицкий

Начал я редактировать тексты и вижу, что речь президента ни в какие ворота не лезет, там даже не согласованы падежи и прочее. Я понял, что это стенограмма: как записали стенографистки, так она и опубликована. Поинтересовался – где? Выяснилось, что в «Известиях Верховного Совета СССР». Я начал как-то сводить концы с концами и мысли с мыслями – получалась очень мощная правка. Пришел к директору издательства и говорю: так-то и так-то, вот такая вещь.

– Георгий Петрович, не за свое дело вы взялись – это же президент, и все официально издано.

– Ну, как хотите, как прикажете. Если со всеми этими несуразностями издавать, то на что вы мне вообще два месяца даете? Надо все просто сброшюровать и издать, тем более что там – в основном опубликованные материалы. Если же вы хотите что-то делать, то надо делать. Иначе смеяться будут.

– Я на себя это не возьму. Если хотите, идите к президенту.

Я попросил аудиенции и был принят президентом. Начал ему показывать. Он сидит, я рядом с ним. Читаю то, се. Он сидит и молчит. Я ему опять читаю – одно место, другое, третье. Спрашиваю каждый раз:

– Как быть?

Он молчит. Потом так это на меня поглядел и спрашивает:

– А чего вы добиваетесь?

– Что значит «добиваюсь»? Я спрашиваю: что же тут делать?

– А вы кем работаете? Старшим научным редактором? Не по компетенции – зря вас на это место посадили. Мне сам Никита Сергеевич руку жал за этот доклад, а вы тут приходите и демонстрируете мне, что я малограмотный. Как же быть нам? Кто прав – вы или Никита Сергеевич?

– Конечно, Никита Сергеевич! Какие могут быть разговоры. Значит, я вас так понимаю, что оставить надо как есть?

– Нет, вы меня неправильно понимаете. Надо все, что вы нашли, поправить.

– А как же сделать?

– Как вы сочтете нужным.

– А если я вам припишу что-нибудь не то?

– А какая разница? Все равно ни один человек в мире читать не будет.

– Простите, я понял. Вы у меня с души камень сняли.

– А сами вы что? Не могли снять его с себя?

– Так я могу сказать, что получил ваши санкции на все необходимые исправления?

– Конечно. Но это вы будете отвечать за то, что там будет, а не я. Я отвечал за свою речь на Верховном Совете. Я справился. А за все то, что будут писать англичане, американцы, будете отвечать вы. Вам за это деньги платят. И если там будет что-нибудь не так, с вас голову снимут.

– Спасибо, – сказал я и ушел, очень довольный президентом.

Оказывается, успехи мои на издательском поприще были столь велики, что неожиданно для себя, примерно через год работы, я вдруг получил приглашение работать на полставки редактором журнала «Вопросы психологии». И, чтобы меня проверить, мне дали три статьи, которые считались выше всяческого разумения. Это были, если память мне не изменяет, статья Ляпунова и Шестопал по поводу алгоритмов[55], статья Бобневой по поводу понятия информации в психологии[56] и статья Леонтьева и Кринчик[57]. Когда мне их принесли, то сказали, что их никто редактировать не может и что, собственно, меня взяли в редакцию общей и теоретической психологии для редактирования именно таких статей.