Я умер вчера

Я с трудом сдерживался, чтобы не сказать ей все, что думаю по этому поводу. И любит она меня, и талантливый я, и простить она меня готова за все мои игрища с грязными деньгами, и о моей карьере-то она заботится, невзирая на то, что я ухожу к другой женщине и готовлюсь стать отцом (якобы, ха-ха!). Но я твердо помнил: моя жена хотела меня убить, и если я дам ей понять, что знаю об этом, мне конец. Я до сих пор жив только лишь потому, что вовремя нашел возможность отступить, предоставив ей право распоряжаться всем имуществом и сделав вид, что хочу создать новую семью. Как только она поймет, что все это вранье, что я знаю о заказе, она меня все-таки убьет. Зачем оставлять в живых мину замедленного действия, которая может взорваться в любой момент? Поэтому я должен делать вид, что не знаю ни о киллере, ни о любовнике. И, хлопая ушами, как африканский слон, слушать Викины истерические выкрики о том, как она меня любит. Конечно, она была права, если не во всем, то во многом, я-то ни секунды не сомневался в том, что Витю и Оксану убили те, кто платил за передачи. У кого-то гонор взыграл. А может быть, еще какие-то причины были, но то, что взрывное устройство в Витину машину подложили именно «спонсоры», было для меня несомненно. И статья Хайкиной тоже была направлена против меня, а бедная беременная толстуха Томилина случайно попала под каток. Дальше все будет развиваться по той схеме, о которой мне только что так красочно поведала моя бывшая супруга. Все правильно. Только меня это больше не волнует. Я не собираюсь оставаться на телевидении, поэтому пусть с моей репутацией делают что хотят, хоть режут на кусочки, хоть задницу ею подтирают. Я буду работать в центре у Лутова и заниматься совсем другими программами, которые будут покупать не только российские каналы, но и телевидение во всем мире.

– И каких же действий, позволь спросить, ты от меня ожидаешь? – насмешливо поинтересовался я, снова вытягиваясь в горизонтальном положении. – Кстати, откуда тебе известно, что никакой Хайкиной не существует?

– Я узнавала. Ты, вероятно, забыл, что мы с тобой вместе учились на факультете журналистики, и у меня среди газетчиков знакомых не меньше, чем у тебя. В редакции этой газеты журналистки с такой фамилией нет. Более того, это имя не является хорошо известным псевдонимом. Очень часто журналисты материалы по одной проблеме дают под настоящей фамилией, а по другим проблемам или в других изданиях публикуются под псевдонимами, но в принципе из этого никто секрета не делает и все обычно знают, чей это псевдоним. А в случае с Хайкиной никто ничего не знает. Или знают, но не говорят. И это означает, что дело тут нечисто.

Я не мог не согласиться с ней. Журналисты обожают кичиться тем, что посмели поднять руку на кого-то, и никогда не скрывают авторства скандальных материалов, напротив, всячески его подчеркивают: вот какой я смелый, бесстрашный и принципиальный, смотрите на меня! Если же человек пишет такой материал, но при этом скрывает свое имя, это уже попахивает «заказухой», к тому же хорошо оплаченной.

Вике надоело стоять надо мной в позе оскорбленной невинности, она присела на краешек дивана рядом со мной, обхватила руками колени и тяжело вздохнула. Через прозрачную ткань блузки мне было видно, что бретелька бюстгальтера у нее съехала с плеча, и от этого Вика, изменявшая мне с провинциальным красавчиком, казалась еще более противной. Я уже с трудом выносил ее присутствие, особенно такое близкое, и отодвинулся подальше.

– Вика, я хочу спать. И я не собираюсь ничего предпринимать в связи со статьей. Пойми это раз и навсегда и оставь меня в покое.

Она долго молча смотрела на меня, и глаза у нее были такими же, как когда-то давно, когда мы ссорились и виноватым был я. Она в таких случаях глядела на меня с немым укором и выражением безграничной нежности и сочувствия, потому что знала, что я сознаю свою неправоту, но никогда не наберусь мужества в ней признаться. Я раньше всегда бывал благодарен ей за это сочувствие, потому что Вика принимала меня таким, каким я был, и не добивалась от меня покаянных речей. Она просто знала, что я все понимаю, но ни за что не скажу нужных слов и не попрошу прощения. Однако сейчас мне ее сочувствие не было нужно. Она нашла себе другого, она хотела убить меня, чтобы не делить деньги, и я отрезал Вику от своего сердца, как отрезают от куска сыра заплесневелый край. Мне было больно, но я это сделал.

Не дождавшись от меня больше ничего, она встала и ушла в спальню.

* * *

Следователь, которому Татьяна Образцова передала неоконченные дела, ничего не имел против того, что где-то в сейфе у нее завалялся не приобщенный к делу протокол. Протокол допроса свидетеля и изъятия ключей был оформлен задним числом, когда Татьяна еще числилась «при исполнении». Конечно, это был подлог, но вполне невинный.

– Ага, давай, – сказал он, протягивая руку и не глядя на Татьяну, потому что в этот момент ему позвонили по телефону.