Я умер вчера

Она терпеливо дождалась, пока коллега закончит выяснять, когда же наконец будет готово заключение экспертов по фальшивым стодолларовым купюрам. Разговаривать с этим следователем ей было легко, потому что был он мужиком незатейливым, со всеми сразу переходил на «ты», а его круглое чернобровое лицо излучало такое простодушие и дружелюбие, что как-то не хотелось обижаться на панибратство.

– Ваня, ничего, если я немножко покопаюсь со своими бывшими делами? – осторожно спросила Татьяна.

Она поставила себя на его место и поняла, что сама, конечно, возражала бы. У дела не должно быть двух хозяев, иначе потом концов не соберешь. Но Иван придерживался, судя по всему, иного мнения, потому что весело улыбнулся и подмигнул.

– Валяй. Как чего накопаешь – неси в клювике. Чего тебе дома-то не сидится, Образцова? Скучаешь?

– Скучаю. Делать нечего. Да и привыкла. Знаешь, незаконченное дело как зуд, покоя не дает. И идеи кое-какие появились.

– По всем делам?

– Нет, по убийству Пашковой.

– Ах, колдунья… – протянул Иван. – Да, тоска зеленая. Небось наворожила кому-то что-нибудь не то, вот с ней и посчитались. Ищи теперь этого народного мстителя.

– Тогда я возьму записи, которые были изъяты на месте убийства, ладно?

– Что за записи? – спросил Иван, и Татьяна поняла, что он уже успел основательно забыть все, что она ему говорила при передаче дел.

– Записи, которые Пашкова вела о своих клиентах. Что-то вроде истории болезни на каждого.

– А, эти, бери, конечно.

Иван достал из сейфа конверт с материалами и протянул ей.

– Работай, труженица. Когда книжка новая выйдет?

– Ой, не знаю, – она покачала головой. – Ее еще дописать надо.

– Много осталось?

– Почти половина.

– Так что же ты дурака валяешь? Книжку бы лучше писала, а не в трупах разбиралась. Мне жена всю плешь проела, что ей читать нечего. Спроси, говорит, у Томилиной, когда что-нибудь новенькое появится.

– А она меня читает?

– Еще как! Запоем. Как купит твой новый роман, так все хозяйство побоку, муж и сын голодные, пол не метен. Когда узнал, что ты приходишь к нам работать, все собирался тебе нарекание высказать, дескать, подрываешь супружескую жизнь.

– Отчего же не высказал? – улыбнулась Татьяна.

– Вот, высказываю. А вообще ты, Танька, молодец. И на хрена ты тут корячишься, хотел бы я знать? Сидела бы дома и книжки писала. И тебе удовольствие, и людям радость.

– Не знаю, Ваня. Когда столько лет ходишь в погонах, не так просто их разом взять и снять. Страшно.

– Да тебе-то чего бояться? У тебя муж, говорят, огромные деньги зашибает.

– Врут, Ваня. Деньги хорошие, но не огромные. Все, что было, угрохали на переезд и на ремонт.

Выйдя на улицу, она хотела было взять такси, чтобы доехать до дома, но передумала и пошла в метро. Нечего деньги почем зря тратить, новая книга еще не дописана и неизвестно, когда она сможет ее закончить, а семейный бюджет – штука не безразмерная. В конце концов, не очень-то она и устала.

Пересаживаясь на свою ветку и идя по длинному подземному переходу, она в очередной раз отметила огромное количество нищих и калек, просящих милостыню. Татьяна никогда не подавала милостыню, и вовсе не из жадности, а из инстинктивной боязни быть обманутой. Она слишком хорошо знала, в какие группы и бригады на самом деле организованы такие вот «нищие». И женщина, стоящая в позе молчаливой скорби с картонной табличкой в руках, извещающей прохожих, что ей не на что похоронить дочь, не вызывала у Татьяны сочувствия уже по одному тому, что женщину эту она видела по крайней мере на четырех разных станциях в течение двух месяцев. Что же она, два месяца тело из морга не забирала? Что-то слабо верится.

Очередная нищенка, сидящая на полу в окружении троих чумазых ребятишек, протянула ей руку. Татьяна молча прошла мимо, но в этот момент откуда-то из-за спины раздался визгливый голос:

– Как не стыдно! Такие деньжищи гребет, а нищим детям копейку пожалела! Смотрите, люди добрые, на эту писательницу! Во отъелась на своих гонорарах, глаза жиром заплыли, а на прокорм детишек малолетних денег не дает! Стыдоба!

Татьяна в изумлении обернулась и увидела тетку лет пятидесяти, худую, с испитым морщинистым лицом и бешено сверкающими глазами. Тетка тыкала в Татьяну трясущимся пальцем, привлекая внимание спешащих мимо людей. Народ стал оглядываться на них.

– Чего глядишь? – не унималась тетка, подходя вплотную к Татьяне. – Доставай кошелек и плати, если в тебе совесть есть. Небось по пятьдесят тысяч долларов-то получать – кошелек охотно открываешь, а как на детишек маленьких да голодных – так тебе жалко? У, бесстыжая корова!

Вокруг них стали останавливаться. Татьяна даже услышала краем уха чей-то шепот:

– Смотри, Томилина. Ну да, та самая, которая детективы пишет. Да точно, точно она, у нас на работе все ее читают, а там на всех книжках фотография. Надо же, неужели правда, что она такие деньги получает?

В воздухе явственно запахло скандалом.