Я спас СССР. Том I

После того как удается уладить отношения с Олей, еду с Седовым в Зарядье. Выпив по кружечке вкусного кваса, продающегося из желтой бочки прямо напротив выхода со станции «Площадь Революции», мы идем на стройку. Доходим до бывшей Биржи – переходим на другую сторону Куйбышева и спускаемся по Рыбному переулку к улице Разина. Через несколько минут мы уже у филиала Исторического музея, рядом с которым один из спусков на строительную площадку.

Тут все готово к нашему прибытию. На черном «ЗИСе» приехал архитектор стройки – пожилой, но еще крепкий усатый мужчина в строгом костюме. Дмитрий Чечулин.

Лауреат сразу трех Сталинских премий, и в прошлом – главный архитектор города Москвы. Сейчас, как мне рассказал Седов, он в опале. Хрущев задвинул многих сталинских людей, в том числе и Чечулина. Но потом жизнь заставила вернуть его обратно.

Дело в том, что на месте «России» изначально была заложена грандиозная 275-метровая башня. Она должна была стать самым огромным зданием в столице (о проекте Дворца Советов уже успели забыть).

Чечулин в то время работал над Левиной высоткой на Котельнической набережной. Он торопился с завершением, поскольку хотел целиком сосредоточиться на главном проекте своей жизни – гигантском небоскребе прямо под стенами Кремля. К началу 1953 года уже был возведен фундамент и стальной каркас до восьмого этажа. Однако после смерти Сталина проект был заморожен.

Власти долго терпели недостроенный «гроб» рядом с собой. Потом разобрали стальной каркас и использовали его для строительства стадиона в Лужниках. Но фундамент-то остался. Наконец Хрущев решился. Раз мы «открыли» страну для посещения туристов, то логично построить рядом с Кремлем еще одну гостиницу. Так сказать, продемонстрировать миру нашу советскую открытость. К тому же и делегатам съездов нужно где-то жить.

А кому строить «Россию», если не Чечулину? Он уже и так отлично изучил площадку. Архитектору дали карт-бланш.

Изначально здание задумывалось девятиэтажным, однако по личному распоряжению Никиты высоту сооружения увеличили на три этажа, чтобы можно было разместить все три тысячи делегатов и гостей съездов КПСС. Получились четыре 12-этажных корпуса, со стороны Москвы-реки опиравшиеся на высокий гранитный стилобат. Помимо номеров, ресторанов и баров здесь будет просторная галерея и прекрасный концертный зал на 2,5 тыс. мест, а в стилобате под ним – двухзальный кинотеатр «Зарядье» на 1,5 тыс. мест. По своим размерам и вместительности «Россия» попадет в книгу рекордов Гиннесса.

Чечулин сознательно заложит в образ здания диалог с Кремлем: белый камень и золотистый металл – колористическая гамма сердца Кремля, его соборов. Такой смысловой мост между новым и старым не был характерен для архитектуры модернизма. Необычным стало и название гостиницы. До этого десятилетиями слово «Россия» выкорчевывалось из памяти народа. Страна называлась СССР, а исторические территории ядра Европейской части страны назывались РСФСР. Россия осталась в прошлом. Но именно в хрущевскую «оттепель» зарождается довольно сильное консервативное православно-почвенническое течение, ориентированное на возрождение духовного и политического наследия дореволюционной России. Это движение, разумеется, потом прихлопнет КГБ, но название возродится и останется.

– Так, товарищи, берем касочки. – На стройке нам с Седовым выдали всю необходимую защитную амуницию. Стройка передовая, ударная. Нас сопровождают аж два прораба.

Находим Чечулина, который оказывается мрачным, задумчивым человеком, мало расположенным контактировать с прессой и уж тем более делать интервью «на фоне». Но раз позвонили из горкома – деваться ему некуда. И тут Седов показывает мастер-класс. Вцепляется в архитектор, как питбуль. Раскачивает Чечулина вопросами, сыплет шутками и анекдотами. Постепенно тот оттаивает, начинает, активно жестикулируя, рассказывать нам о будущей гостинице.

На мне – два прораба. Их я тоже расспрашиваю достаточно агрессивно, материал начинает вырисовываться.

– А что с отделкой? – интересуюсь я у архитектора после того, как с ним заканчивает Седов.

– Самые современные материалы. Металл, пластик, синтетика, – живо откликается Чечулин.

– Не дай бог пожар, – театрально вздыхаю я. – От пластика такой ядовитый дым идет…

Седов удивленно на меня смотрит. Прорабы тоже. Ничего, у меня задача не помочь журналисту репортаж о стройке сделать, а закинуть удочки насчет знаменитого пожара 77-го года. От «самых современных материалов» погибнут 42 человека и еще 52 пострадают.