Я - Русский офицер!

В ленинской комнате в одно мгновение стало тихо. Валерка, вздохнув полной грудью, взглянул в шестьдесят пар женских глаз и начал свой рассказ. Он рассказывал, как летчики его эскадрильи уничтожают фашистов на подступах к Москве. Он рассказывал, как почти каждую ночь, на бомбежку вылетают и женские звенья, которых немцы прозвали «ночные ведьмы». Как горят эти «ведьмы» наравне с мужиками в своих фанерных самолетах.

Бабы, подперев свои головы руками, слушали Краснова, вытирая платочками накатившие слезы. В эти минуты им было жалко всех. Жалко было молодых ребят. Жалко было молоденьких девчонок, которые умерев, так и не познали счастья материнства, счастья настоящей любви. Постепенно отдельные всхлипывания переросли в общий вой. Такое Валерка видел впервые. Шестьдесят пар глаз, источали несметное количество слез и все женщины, обнявшись, как одна, горько, горько плакали.

В тот миг его сердце сжалось от боли и он, не выдержав всеобщего горя, вышел из-за стола, крепко сжав зубы. Ему в тот миг хотелось на фронт. Хотелось вновь и вновь видеть в своем прицеле кресты на крыльях фашистских самолетов. Хотелось крушить врага огнем своих пушек, чтобы отомстить за тех, чьи судьбы были исковерканы этой проклятой войной.

Провожали Краснова, как и встречали. Возле конторы собрались все. Окружив Валерку плотным кольцом, кто пихал ему в руки треугольники писем, кто узелки с картофельными блинами, а кто, пользуясь случаем, целовал старшего лейтенанта в щеки и губы. Создавалось ощущение, что буквально все женщины этой фабрики стали за эти два дня отдыха близкими родственниками и сводными матерями и сестрами.

Полуторка тронулась, а мать все бежала за машиной, желая на прощание сказать Валерке, что-то самое важное, что не успела за эти дни. А может быть просто, ей хотелось хоть минуту, хоть секунду, хоть одно мгновение, быть рядом с ним. Чувствовать его дыхание, его запах. Казалось, что у нее не хватило времени и эти несколько секунд сейчас решат все.

Светлана Владимировна, запыхавшись остановилась, и помахав рукой удаляющемуся от нее сыну, перекрестила его на прощание. Еще долго стояла она на дороге, вытирая свои материнские слезы, пока машина не скрылась в перелеске за околицей. Сердце ее сжималось от боли, ведь он ее сын не просто уезжал, он уходил на фронт. Он уходил туда, где каждый день сотни и тысячи людей отдавали свои жизни. Где огонь и сталь рвали и кромсали человеческие тела, втягивая их в огромную мясорубку.

* * *

В те годы на берегу Байкала всего лишь в семидесяти восьми километрах от Иркутска расположился реабилитационный санаторий Листвянка. Всего несколько палат в корпусе института геофизики Байкала, стали местом восстановления и реабилитации.

Валерка, зная условия возвращения в авиацию, с первых минут старался нагулять недостающие по нормам ВЛК жиры. Пятиразовое питание, свежий байкальский воздух и чистейшая в мире вода в короткие сроки сделали свое дело. Уже через две недели он почувствовал, как его лицо стало слегка наливаться «соком». Вместо болезненной бледноты на щеках появился легкий, здоровый румянец.

Валерка еще не подозревал, что вместе с возвращающейся к нему физической формой, так же уверенно к нему подкрадывалась и неприятность. Майор контрразведки «СМЕРШа» Зеленский из бывшего полка ОСНАЗа, из зависти к заслуженным орденам Краснова запустил против него свой личный маховик репрессий. Что-то щелкнуло в душе майора, когда за Краснова вступились все, от командира авиационного полка до начальника контрразведки армии. Не мог майор спокойно спать, зная, что вернувшись из плена, Краснов продолжает летать и получать награды.

Донос, состряпанный им, через месяц после инцидента со старшим лейтенантом, уже набирал обороты. Изучив досье на отца Краснова, он даже не поленился и, используя свое служебное рвение, изыскал на фронте тех НКВДешников, которые еще до войны приходили к нему с арестом, и от которых он так лихо убежал. Взяв с них показания, Зеленский со знанием выполненного долга, аккуратно сложил их в папочку вместе с протоколами допроса Краснова и направил все эти бумаги в Управление Государственной безопасности на Лубянку. Надежды на то, что этот компромат как-то повлияет на военную карьеру старшего лейтенанта Краснова, он не лелеял, но где-то в глубине души майора все же тлела искра реванша. Естественно, что собранные документы отчасти сделали свое коварное дело, и уже через месяц в Красноярск в особый отдел штаба сводных перегонных полков прибыл приказ: «Произвести должностное расследование и в случае подтверждения указанных фактов, придать старшего лейтенанта Краснова суду военного трибунала по закону военного времени».

Не мог тогда Валерка знать, что над ним, дважды награжденным орденом Красного знамени, начинают сгущаться тучи. Вернувшись в свой полк после госпиталя, он обнаружил странное отчуждение своих же боевых друзей. Только комэск Ваня Заломин остался верен и предан их боевой дружбе и, рискуя своей карьерой, ни на шаг не отходил от Краснова.