– За тех, кто умеет быть уязвимым!
Джулия не может отвести глаз от танцовщицы: та плавно извивается, и длинные русалочьи волосы ласкают ее тело, грациозное, но настоящее – не то что на отретушированных журнальных снимках. У Кики пышные формы, и она их так преподносит, что начинаешь завидовать ее округлому животу и полным бедрам.
– Ты когда-нибудь была на бурлеске? – Феликс пытается перекричать музыку.
Джулия мотает головой.
– Она невероятно красивая! Как актриса немого кино.
Чувственность танцовщицы завораживает ее и бросает ей вызов. Кики Генгет в серебристых лодочках – лучшая иллюстрация фразы «полюби себя сам».
Теперь она полностью обнажена – остались только цепочки со стразами, подчеркивающими ягодицы, и блестящие помпоны на сосках. Она осторожно поднимает большую морскую раковину и, соблазнительно подмигнув, опрокидывает на себя водопад блесток.
Зрители аплодируют. Феликс хлопает и что-то кричит. На сцене в свете софитов вновь появляется месье Луаяль, теперь он в длинном черном платье с перьями и глубоким вырезом пониже спины. Феликс едва заметно машет ему рукой.
Номера идут один за другим. Исполнительница ретростриптиза в стиле двадцатых годов уступает место паре танцоров-андрогинов, затем выходит мускулистый мужчина в набедренной повязке из бананов, золотой шапочке и с длиннющим жемчужным ожерельем на шее – один взгляд на него вызывает в памяти легендарный образ Жозефины Бейкер. Джулия в восторге и громко кричит: «Браво!»
– Это волшебно! Ты здесь часто бываешь? – спрашивает она, поворачиваясь к Феликсу. Но он куда-то исчез. Джулия высматривает его в зале и в баре, как вдруг снова раздаются аплодисменты.
– Дамы и господа, он волнует сердца своей золотистой кожей и глазами зеленее зеленых холмов. Он танцует так же хорошо, как поет. Поприветствуйте изумительного, невероятного, непредсказуемого Великого Гэтсби!
Зал неистовствует. Сцена погружена в темноту, только на полу круг света. Раздаются первые аккорды знакомой песни. В свете прожектора блестит золотистая туфля, потом в разрезе платья показывается мускулистая нога. Когда наконец длинноволосый блондин появляется целиком, Джулия вскрикивает от восторга. Феликс! Накладные ресницы и алые губы контрастируют с волосатым торсом, но он прекрасен, великолепен.
Гэтсби с необыкновенной нежностью берется за микрофонную стойку, и в полумраке раздаются первые строчки песни:
Джулия не может прийти в себя. Феликс, ее Феликс, танцует и поет перед всеми. Он медленно растворяется в сиянии Гэтсби. Раскатистые «р», воздетая к небу рука, взволнованный взгляд: на сцене оживает Далида, андрогинная и шокирующая.
По щеке Джулии катится слеза, зрители бурно аплодируют Феликсу. Чистым голосом он повторяет последние строчки:
До мурашек. Феликс раскрылся, показал себя таким, каков он есть. Джулия хочет расцеловать его, стиснуть в объятиях, утешить в той печали, которую он только что излил на завороженную публику.
Джулия бежит за кулисы, поднимается по ступенькам и протискивается за портьеру. Феликс принимает поздравления от товарищей по сцене, некоторые вытирают слезы. На каблуках он просто огромного роста. Увидев Джулию, он тут же открывает ей объятия, согревающие ее какой-то особенной теплотой.
– Спасибо, что привел меня сюда… – шепчет она.
Он улыбается своей щербатой улыбкой.
– Идем, я тебя со всеми познакомлю.
Феликс ведет ее в маленькую гримерку, освещенную яркими лампочками, отражающимися в двух зеркалах. Здесь словно взорвался чей-то чемодан: перья, стразы, каблуки, меха – веселый бардак. Сидя в бархатном кресле, огромная Жозефина Бейкер вовсю преображается и наносит на тело искусственный загар.
– Простите за беспорядок! – говорит она. – Мы тут едим блестки и пукаем звездной пылью!
Джулия хохочет.
– Знакомьтесь, это Джулия. Я привел ее, чтобы показать, что значит оказаться в центре внимания и в свете софитов. Соответствует ли пункт прибытия нашим ожиданиям? Вот уж не знаю…
– …Значит, будем наслаждаться дорóгой! – хором произносит труппа.
– Аминь! – кричит Жозефина Бейкер.
– Хорошо сказано! – добавляет танцовщица-стриптизерша с огромными перьями на голове.
Феликс впивается глазами в Джулию:
– Ставлю пятьдесят евро, что ты не решишься выйти на сцену.