Я отвернулась

Еще одним приятным последствием ЭКТ являлось то, что меня перестали спрашивать, что же произошло в тот день. Я, по сути, уже сама ничего не помнила. Он превратился в черную дыру в сознании. Стерся, как я поступала с неудачными рисунками на уроках рисования, хотя учитель и говорил мне, что они хороши.

Была весна, когда я приступила к учебе по-настоящему. Нас, таких, оказалось немного. Не все были «в состоянии» достичь этой стадии.

— Ты очень хорошо потрудилась, — похвалил Корнелиус.

Я сидела недалеко от мальчика примерно моего возраста, который постоянно передавал мне записки. В них всегда были одни и те же четыре слова.

— Я хочу тебя трахнуть.

От них мне становилось не по себе. Кидало то в жар, то в холод. Что, если он проберется в мою комнату ночью? Наши двери запирали, но что, если он пролезет через окно?

Поэтому я показала одну записку Корнелиусу, и тот мальчик больше не появлялся на занятиях.

— Его перевели в другое место, — сказали мне.

Хорошо. Меньше всего я хотела бы забеременеть и нести ответственность за ребенка. Вдруг я нечаянно причиню ему вред? Хотя, заметьте, у меня не было месячных с момента происшествия, а единственное, что я помнила о размножении из школьных уроков, — что они необходимы для зачатия детей.

Дни бежали чередой. Трудно было следить за временем. Но я — по крайней мере, так говорили — делала успехи. Я больше не нуждалась в ЭКТ, по их словам. Вместо этого я принимала кучу разноцветных пилюль и посещала сеансы психотерапии. Я также старалась хорошо учиться и даже получила серебряную авторучку в качестве приза за то, что являлась «самым многообещающим» учеником.

Только приехав сюда, я могла бы использовать ее, чтобы себя поранить. Теперь же не могла дождаться, когда стану писать ею очередное сочинение. Учитель говорил, что я проявляю «исключительный талант», особенно по английскому языку. Очевидно, существовали особые условия, на которых университеты принимали «таких, как я». Мне просто надо было очень, очень усердно трудиться.

Корнелиус сказал, что нужно «подождать и посмотреть», как я справляюсь. Но Джулия проявляла больший оптимизм.

— Ты способна этого добиться, — сказала она. — Это твоя возможность начать все сначала.

Ее уверенность вызвала у меня возбужденный азарт. Пока все остальные смотрели телевизор в общей гостиной, я оставалась в своей комнате и занималась. Иногда во время занятий я чувствовала, что в голове всплывает небольшой фрагмент дня происшествия. Но я просто давала ему снова уплыть, как мне и советовали.

Я так хорошо справлялась, что меня перевели в другую часть здания. Здесь уже не было решеток на окнах. Я могла бы просто открыть их и убежать. Но не хотела. У нас также были так называемые «групповые сеансы», на которых мы рассказывали о своих чувствах.

— Я счастлива, — всегда говорила я, когда подходила моя очередь.

— Ты больше не хочешь делать себе больно?

Я хмурилась:

— Зачем?

На восемнадцатый день рождения мне разрешили повесить в комнате зеркало. Стекло больше не считалось для меня «опасным предметом». Теперь я выглядела похожей на себя прежнюю. Хорошо это или плохо? Я не знала.

Я стала ходить на занятия хоровым пением, хотя иногда мне приходилось только разевать рот, притворяясь, что пою, — любая строчка, содержащая слова «мать», «отец» или «брат», била как ножом по сердцу. Однако я не подавала виду, чтобы меня не заставили снова пройти курс лечения ЭКТ. Когда меня выпускали в город, я старалась скрыть от сопровождающего, что избегаю трещин на асфальте. Я погрузилась в учебу с головой и прошла три «уровня А» [11]. Я была первой в Хайбридже, кто так сделал.

Вскоре я паковала вещи. Собиралась поступить в университет, чтобы получить степень по английской литературе.

И встретить человека, который изменит мою жизнь.

Глава 34 Джо

На улице еще темень. Вчера вечером в пабе я слышала, как кто-то сказал, что скоро переводить часы.

Над головой кричит чайка. Я вздрагиваю от этого вопля. Другая сражается на тротуаре с коробкой из-под пиццы. Из клюва у нее торчит корочка, и птица торжествующе смотрит на меня. «Это мое!» — словно говорит она.

Хорошо, что я не голодная. После вчерашнего ужина желудок все еще спокоен. В моих пластиковых пакетах — по одному в каждой руке — тоже ощущается приятная тяжесть благодаря двум упаковкам шикарной туалетной бумаги, которые я прихватила с собой из гостиничного номера.

Я иду вдоль бухты, наблюдая, как рыбак готовит лодку. Он кивает мне, а затем возвращается к своему занятию. Я вспоминаю, как мы с Тимом весело плескались в море, и чувствую укол вины.

— Не раскисай, — говорю я себе. — Пошевеливайся.

Я оглядываюсь назад. Никого. Я осознаю, что, пока Тим находился со мной, — я не была так напугана, постоянно высматривая опасность. Но теперь прежние страхи возвращаются.

Теперь я иду по узенькой мощеной улочке. Высокие узкие дома выкрашены в голубой и в розовый. Что бы я только не отдала, чтобы жить в одном из них. Шторы задернуты. На некоторых окнах ставни, надежно запертые от таких, как я.