Я отвернулась

Почему все так — даже если наши родственники поганцы, мы все равно нуждаемся в чувстве принадлежности к семье?

Я иду в ванную, взяв с собой новую одежду. В трейлере у нас не было чистых вещей, чтобы переодеться, так что мы просто спали в том, в чем ходили. А сейчас, в этом шикарном гостиничном номере, между нами возникла неловкость, которой раньше не было.

Но все равно это удивительно прекрасно, думаю я, лежа в горячей воде и шевеля пальцами ног. Затем, просто чтобы посмотреть, что произойдет, я поворачиваю рычаг между кранами. Внезапно поток воды хлещет из огромного душа надо мной. Она ледяная.

Я испускаю вопль.

— Ты в порядке? — кричит Тим.

Но я уже нашла положение, в котором вода горячая.

— Все путем! — кричу я в ответ. Вода попадает в рот, и я понимаю, что хохочу, потому что все это чертовски забавно. Кто бы мог подумать, что мы окажемся в таком дворце? Здесь есть даже фен на стене — не то чтобы он был мне нужен — и великолепное огромное зеркало. На полочке сбоку тюбик зубной пасты и пакетик с новой зубной щеткой. Я так давно не чистила зубы, что привыкла к своему собачьему дыханию — хотя и заметила, как американка отступала на шаг, когда подходила слишком близко. Паста свежая и мятная, приятная на вкус.

— Твоя очередь, — говорю я, выходя.

Тим по-прежнему смотрит мультики, валяясь на диване с Лакки, который уютно устроился в его объятиях.

— Мне и так нормально.

Кажется, он все еще злится на меня.

— Неужели ты не хочешь помыться?

— А смысл? Все равно снова испачкаемся.

Я разглядываю свои чистые ногти.

— Почувствуешь себя лучше.

— Привыкаешь к шикарной жизни, да?

— Возможно. Почему бы тебе все-таки не надеть новую одежду?

— Потому что вещи, которые она купила, мне малы. Мне кроссовки нужны.

Нам обоим нужны. Мои ноги до сих пор шершавые и натертые от износившихся подошв. Я нахожу картонку с гостиничным меню для заказа в номер, и малюсенькими ножницами из швейного набора, найденного на столе, вырезаю из нее две стельки. Затем запихиваю их в свою обувь. Не ахти что, но на какое-то время сойдет.

Я ложусь в кровать, оставив Тима смотреть телевизор. Он не сводит глаз с экрана, будто находится не здесь. Я тоже в другом мире. Матрас такой мягкий, что я в нем утопаю. Не могу вспомнить, когда в последний раз спала на подушке. Я вырубаюсь мгновенно.

Просыпаюсь будто от толчка. В номере темно, если не считать света от бормочущего телевизора. Но есть и другой звук.

Это Тим.

— Мама, мама. — Он снова разговаривает во сне и плачет.

Лакки тихонько поскуливает и облизывает его лицо.

Я встаю и приседаю рядом с Тимом.

— Все хорошо, — говорю я, поглаживая его руку.

Кажется, это его успокаивает. Вскрики превращаются в тихие всхлипывания. Затем в ровное дыхание. Я смотрю на его лицо, которое выглядит еще моложе во время сна, и осторожно убираю прядь волос с его глаза. Словно я действительно его мама. От этого я чувствую себя счастливой и грустной одновременно.

Потом на цыпочках возвращаюсь в свою постель. Но не могу уснуть. В конце концов я сажусь на кровати, и всякие мысли проносятся в голове. Половина из них даже не имеет смысла.

Я встаю. Хочется еще раз принять душ — когда я снова буду в такой ванной? Наверно, никогда. Но боюсь разбудить мальчишку. Я поглаживаю пальцами пушистые белые полотенца. Они слишком большие, чтобы вынести их с собой в полиэтиленовом пакете, но можно стащить несколько кусочков этого прекрасного мыла. Затем я надеваю новую одежду, а старую бросаю кучей в углу.

В ящике комода под зеркалом лежит узорчатая гостиничная бумага. Я пишу две записки крупными печатными буквами. Бросаю последний взгляд на Тима, свернувшегося в постели, теперь уже спокойного. Лакки спит, устроив голову на сгибе его руки. Первую записку я оставляю на полу рядом с ними, чтобы Тим увидел ее, когда встанет. Я ловлю себя на том, что посылаю им воздушный поцелуй. Наверно, стала слишком мягкосердечной с возрастом.

Я тихо закрываю за собой дверь нашей спальни. Затем на цыпочках иду по коридору туда, где спят американцы, и подсовываю им под дверь вторую записку.

Чувствуя себя дерьмово, я спускаюсь вниз. Там стойка администратора — такая блестящая, словно кто-то полирует ее каждый день, — и за ней молодая девушка с каштановыми волосами, стянутыми в пышный «конский хвост». Наверно, из-за того, что теперь я чистая и в новой одежде, она не стреляет в меня взглядом «тебе здесь не место», которым нас наградил парень за этой стойкой вчера, когда мы только прибыли.

Я выхожу на улицу. Здесь ветрено. Дрожа, я иду к телефонной будке, которую видела вчера по дороге в отель.

— Полицию, пожалуйста, — говорю я измененным голосом. — Я звоню, чтобы сообщить о мальчике, сбежавшем из дома. Он называет себя Тимом, но я не думаю, что это его настоящее имя. Я знаю, где он.

13.23. 17 августа 1984 года

Мы почти на месте.

Мачеха дает мне последние указания.