Я отвернулась

— Не думай, что ты гостья, — пренебрежительно фыркает она. — Тебя взяли только присматривать за Майклом. Когда мы приедем, выведи его из машины и не спускай с него глаз, пока мы с твоим отцом будем беседовать с друзьями.

Обычно я не возражала. Я любила присматривать за братом. Но жизнь вдали от дома изменила мою точку зрения на отношения с мачехой. Она не только груба со мной, но и использует меня как бесплатную прислугу. И поведение Майкла в машине тоже расстроило меня.

Все было хорошо, только когда мы с папой жили вдвоем.

Глава 33 Элли

Из окна своей камеры я вижу, как подъезжает большой белый фургон. Он вкатывается во двор внизу. Вооруженные охранники в форме выводят женщину. Она молодая, одетая в бежевые брюки и нарядную куртку, и это наводит на мысль, что нашу новую «обитательницу» привезли сюда прямо из зала суда. Она выглядит растерянно, как будто ее ведут на виселицу, — как и я, когда только прибыла. Примерно то же происходило со мной и в Хайбридже.

Сейчас к ЭКТ [10] относятся неодобрительно, и даже тогда многие профессионалы уже перестали ее использовать. Но Хайбридж — частное учреждение, и люди, которые им управляли, сами себе писали законы.

Меня привели в другую часть санблока. Она напоминала операционную, точно такую же, как в «Ангелах», которых мы часто смотрели по телевизору с бабушкой Гринуэй еще до того, как родился Майкл и все изменилось. На стенах вокруг не было никаких картин. Яркий свет слепил. Я лежала на приподнятой кровати. Там присутствовал человек в белом халате, который назвался анестезиологом, а также Корнелиус. Одна из медсестер держала меня за левую руку. Другая за правую. Мою грудь опоясывали удерживающие ремни. Я чувствовала на голове что-то похожее на шлем. Никак не могла до него дотянуться.

— Начинаем обратный отсчет, — скомандовал Корнелиус. — Десять, девять, восемь…

Когда я открыла глаза, мне на минуту показалось, что я вернулась в свою прежнюю спальню с миленькими розово-голубыми занавесками в цветочек и лежу в кровати, на которой так любил прыгать Майкл.

— Элли? Ты слышишь?

Отец! Он пришел, чтобы разбудить меня и отправить в школу. А потом мы пойдем в парк. Майкл будет качаться на качелях. «Элли! Толкни меня! Еще! Выше, выше!»

Этот голос не похож на отцовский, поняла я. Он гораздо ниже. И он не может будить меня в школу, потому что я в школе-интернате, так? Может, в моем почтовом ящике окажется письмо от Питера и рисунок от Майкла с большим красным крестом для поцелуя внизу.

— Как ты себя чувствуешь, Элли?

Мужчина смотрел на меня сверху вниз. Его пронзительные синие глаза показались знакомыми, но я никак не могла вспомнить, кто он такой.

— Как меня зовут, Элли?

Я изо всех сил старалась, но на ум ничего не приходило. Из моего рта текла слюна. Было мокро и противно.

— Ты знаешь, где находишься?

Белые стены. Свет. Это не похоже на школу-интернат, в конце-то концов.

Внезапно я почувствовала тошноту. Меня сильно вырвало в чашу, которую кто-то держал передо мной. А затем я снова провалилась в сон.

Процедура повторялась несколько раз. Должно быть, в течение нескольких месяцев, потому что, когда мы начали, на деревьях были листья. Когда наконец завершили, они стояли голые. Но трудно сказать точно, потому что «лечение», как они это называли, затронуло кратковременную память. Я также очень уставала. Я уже не сопротивлялась, когда они говорили, что пришло время «очередного сеанса». Позволяла привязывать себя к кровати. У меня просто больше не осталось сил бороться.

Я даже снова начала есть, послушно открывая рот, когда медсестра кормила меня овсянкой с ложечки. «Хорошая девочка», — сказали они, когда я стала делать это самостоятельно. Вскоре одежда перестала висеть мешком, а щеки округлились.

Я также прекратила попытки себя поранить. Собственно, я не могла вспомнить, зачем раньше стремилась это сделать. Когда наступал день для посещения родственниками, я больше не билась головой о стену оттого, что ко мне никто не приходит. Напротив, с застывшей улыбкой помогала раздавать маленькие бисквитные пирожные. «Это так мило!» — восторгалась одна из матерей. От этого я чувствовала себя хорошо.

А затем я услышала, как она прошептала: «Кажется, я читала о ней. Это же та девочка, которая…»

Я не слышала конец фразы. Но это не имело значения. Я была счастлива здесь.