Я отвернулась

Одним из условий, поставленных судом, стало постоянное место проживания, одобренное офицером по надзору. Я должна была регулярно отмечаться. Конечно, мне хотелось бы жить вместе с дочерью и зятем. К тому времени они переехали в приморский городок неподалеку от Эксетера, — чтобы начать новую жизнь, — но, по понятным причинам, их беспокоило мое психическое состояние. Что, если я снова заболею? Вдруг я пораню Джоша? Или их? Такой подход меня уязвил, однако пришлось принять их точку зрения. Я сама на себя не походила. Мне требовалась интенсивная психотерапия. К тому же я ужасно боялась опять превратиться в свое «альтер эго».

Но Люк — благослови его Господь! — объявил, что вернется из Австралии на «сколько необходимо», чтобы заботиться обо мне. Он снял бунгало для нас двоих неподалеку от дома Эми, чтобы я могла видеться со своим драгоценным внуком, пока нахожусь под надзором полиции. Поначалу я не была уверена, что стоит жить так близко к воде. Как я ни стараюсь — я не могу избавиться от воспоминаний о бассейне, где утонул Майкл, и о пруде, который, как мне казалось, отнял жизнь моего дорогого Джоша. Но, по словам психолога, это могло стать идеальной возможностью встретиться лицом к лицу со своими страхами и вновь познакомиться с семьей.

Не буду притворяться, что это оказалось легко. Когда я пришла к ним в первый раз, то замерла, увидев свою старую музыкальную шкатулку в спальне Джоша.

— Мы заводили с ним ее, пока тебя не было, — сказала дочь. — Я пыталась его успокоить, когда он спрашивал о тебе.

— Я знал, что ты вернешься, Буля! — пролепетал Джош. — Я заводил шкатулку, чтобы магия принесла тебя!

Мы все расплакались тогда.

— Надо свозить тебя по магазинам, — добавила Эми таким тоном, словно желала сменить тему. — Одежда болтается на тебе мешком, мама.

Это правда — в тюрьме я похудела еще больше. Но главное, что я наконец воссоединилась со своей семьей и стала свободной.

Что касается Роджера, то единственный способ справиться с этим — выбросить его из головы. Даже дочь редко упоминает о нем. Но я чувствую, что она пока далека от полного прощения.

Мой любимый внук учится в местной школе. Они с классом ходят на прогулки по пляжу. Сперва непредсказуемость моря пугала меня до полусмерти. Спокойное в одну минуту, бурное в следующую. Совсем как наша жизнь. Потом я немного привыкла.

Но самое прекрасное — я вижу Джоша каждый день. Теперь мне разрешили провожать его в школу, чтобы дочь могла выйти на работу (хотя это изменится, когда она снова уйдет в декретный отпуск). Мы с ним вместе читаем. Играем в игры. Собираем ракушки. Ставим рыболовные сети в заливчиках между скал. Даже сняли пляжную хижину на лето. Мы собираем полевые цветы и сушим их между страниц книги, как я делала в детстве. И мы вместе варим ежевичное варенье, процеживая его через марлю, привязанную к ножкам перевернутой табуретки.

— Это рецепт твоей прабабушки, — говорю я ему.

Его лицо озаряется удивлением при виде букв, выписанных ее округлым почерком (таким же, как у меня) выцветшими чернилами.

— А где она сейчас? — спрашивает он.

Я хочу сказать, что она смотрит на нас с облаков, но боюсь его испугать.

— Ее больше нет с нами, — говорю я. — Она была бы уже очень старенькой теперь.

Джош встревоженно смотрит на меня.

— Но мама говорит, что ты стареешь. Ты ведь не умрешь, правда?

— Нет, я буду с тобой еще долго, — быстро отвечаю я, крепко обнимая его. — А теперь давай посмотрим, как там варенье.

Смерть — это тема, которая часто возникает во время моих сеансов с психологом. Доктор примерно моего возраста и тоже бабушка.

— Внуки кажутся почти собственными детьми, однако западают в сердце даже сильнее, — говорит она. — Возникает особая связь, которую трудно описать, пока не ощутишь сама.

Как это верно.

— Бабушки и дедушки часто говорят, что самое прекрасное во внуках — то, что можно наслаждаться общением с ними, а вечером вернуть родителям.

Я обычно говорила себе то же самое.

— Но я его тогда не вернула! — выпалила я, представляя Джоша на берегу пруда. Он мог утонуть, как мой младший брат.

— Вы расплатились за свои ошибки, — мягко говорит она. — И в этом еще одна прелесть внуков — они принимают нас такими, какие мы есть.

Надеюсь, она права. Я не уверена, что дочь когда-нибудь по-настоящему простит меня за то, что я лишила ее отца. Да и с какой стати? Это было ужасное преступление.

А что касается Джоша, с его нежной кожей и постоянным восторгом («Ух ты, буля! Гляди, какая белка!») — то он и не знает, что я натворила. Пока.