Я отвернулась

Корнелиус опускает глаза, словно желая избежать моего взгляда.

— Возможно, — тихо говорит он.

— Что вы можете сказать по поводу смерти ее брата? Как по вашему профессиональному мнению: могла она умышленно оставить брата без присмотра, в надежде, что с ним что-то случится?

Теперь он поднимает голову и говорит громче:

— Нет. Я считаю, что она была просто юной женщиной, которой хотелось внимания. Ее отвлекла первая любовь.

— Это отвлечение стоило жизни ребенку.

— Ну… да, — бормочет Корнелиус.

Мой адвокат вмешивается:

— Я протестую, ваша честь. Это комментарий обвинения, а не вопрос, и он предвзят.

Судья соглашается, но слова уже прозвучали.

— Могу я добавить еще кое-что?

Что еще собирается сказать Корнелиус? Еще больше подорвать ко мне доверие?

— Если это имеет отношение к делу.

— Думаю, что да. — Корнелиус смотрит прямо на меня. — Когда Элли поступала в университет, небольшая группа сотрудников знала о ее прошлом. Мне дали понять, что они представители администрации, но, очевидно, меня ввели в заблуждение. Мы договорились с ними встретиться заранее, чтобы обсудить подробности ее дела. Среди них оказался и Роджер, и он проявил особенный интерес при упоминании, что у нее есть семейные деньги для оплаты образования. Я не знал, что он лектор и будет преподавателем Элли.

Меня сейчас вырвет. Выходит, муж знал о Майкле до того, как мы поженились, — хотя казался таким потрясенным рассказом моей мачехи?

— У меня были основания полагать, — добавляет Корнелиус, — что Роджер Холлс заинтересовался Элли, поскольку знал, что она обеспеченная молодая женщина. И та, кем он мог бы манипулировать.

Мне вспоминается замечание отца моего мужа на свадьбе. «Вынужденный брак может быть вполне удачным, если причины уважительные».

— Для меня было очевидно, — продолжает Корнелиус, — что Роджера Холлса очень устроила бы жена, которая была бы так благодарна ему за «нормальную жизнь», что позволяла бы обращаться с ней как ему угодно.

— И вы не предупредили об этом Элли до свадьбы? — Теперь вопрос задает мой адвокат.

— Я не знал о свадьбе, пока Элли не позвонила мне уже после. К тому времени было слишком поздно, и я решил не вмешиваться. Тем не менее я спросил, рассказывала ли она мужу о своем прошлом. Я надеялся, она поймет, что он уже знает, и либо оставит его, либо им придется откровенно поговорить. Но поскольку Элли бросила трубку, я заподозрил, что мужу она ничего не сказала.

Он заподозрил правильно. Я слишком боялась, что Роджер испугается и сбежит. В браке не должно быть секретов. Разве не об этом говорил мне Корнелиус? Но теперь все выглядит так, будто мои деньги были главным достоинством, привлекшим мужа.

Корнелиус продолжает:

— По моему мнению, Роджер Холлс был хитрым домашним тираном. Он выжидал, чтобы воспользоваться «неожиданным открытием» прошлого Элли и держать ее в ежовых рукавицах.

Я хочу возразить, но слишком ясно вспоминаю свою боль, когда муж «узнал» о Майкле от Шейлы.

— Ваш муж когда-нибудь применял к вам физическое насилие, миссис Холлс? — спрашивает мой адвокат.

— Нет. Нет, никогда, — отвечаю я со скамьи.

— А эмоциональное насилие?

— Да, наверно. Но я сама это позволяла. Я не чувствовала себя достойной иного обращения.

Затем выходит Джин, моя прежняя соседка. Она посылает мне теплый, добрый взгляд, от которого хочется плакать. Я этого не заслуживаю. Я закрываю глаза, но отчасти осознаю ее показания.

— Я чувствовала, что Элли беспокойная мать, когда она только переехала в нашу деревню, но, узнав ее получше, поняла почему. Муж контролировал ее и угнетал. — Она поджимает губы. — А еще он ей изменял. Однажды я видела, как он целовался с женщиной на парковке, и мучилась — говорить ли Элли. Сказала в конце концов. Он, естественно, все отрицал. — Ее тон становится жестче. — Такие люди очень хитры.

Двое в жюри кивают.

— И вот однажды как снег на голову явился ее отец. Он говорил о ней как-то так, что было понятно — когда-то он очень любил ее. А уж от детей глаз не мог оторвать. Он не один раз назвал Люка Майклом.

Я зажимаю уши руками. Я не могу больше ничего слушать.

Приходит время заключительных речей. Обвинение уже изобразило меня требовательной, невротичной, испорченной женщиной, чьи злые поступки оборвали жизнь ее младшего брата и мужа.

— Это женщина, которая убьет без колебаний, если не добьется своего другим путем!

Сейчас с речью выступает мой адвокат, Барбара.

— Я спрашиваю вас всех — стоит ли удивляться, что Элли Холлс потеряла рассудок, увидев то, что она приняла за своего утонувшего внука? Это психотравмирующая ситуация, в точности повторяющая трагическую смерть ее брата тридцать пять лет назад. Наверняка будет ошибкой обвинить эту женщину в «чистом и простом» убийстве. Я также хотела бы отметить, что в две тысячи пятнадцатом году «принудительный контроль», подобный тому, который осуществлял Роджер Холлс, стал считаться уголовным преступлением. Элли явно являлась его жертвой — сперва от своей мачехи, а затем и от мужа. Это следует иметь в виду, когда вы будете принимать решение.