Я никогда не

– Кора, я же не хочу, чтобы было так, я же не так совсем хочу. Какой-то козел триста лет назад мне вмазал, это был один вечер, один вечер триста лет назад, а я теперь – а я теперь вот так? Что за бред вообще. – Она остановила рыдания, перевела дух и высморкалась. – Короче, представь себе ситуацию. Мы с этим уродом встречались, наверное, месяц, но он из тех козлов, которые сразу – «моя девушка, познакомьтесь с моей девушкой, родная, тебе привезти апельсинов?». Он знал, что я разведена, ему это до ужаса не нравилось, он то и дело проходился по этому поводу, и я так этого стеснялась, как будто я убила мужа, а не развелась с ним. Но я ему все равно жутко нравилась и он вел всякие серьезные разговоры, всю нашу жизнь распланировал и представлял меня друзьям чуть ли не невестой. Я работала моделью, и мы так и познакомились – он жутко смазливый, его позвали на кастинг, правда, он не прошел, потому что перед камерой начинал дико ржать, а я была в агенстве как раз. В общем, мы встречались уже где-то месяц, была пятница, вечер, он шел на день рождения к другу, а я работала в тот вечер. Я работала хостес, мы рекламировали сигареты – знаешь, когда человек заполняет анкету и ты ему даришь симпатичную зажигалку. И мы с ним столкнулись в баре, я пришла с сигаретами, а они, оказалось, именно так и отмечали. Боже, как он взбеленился. Они сидели на втором этаже, в вип-комнате, то есть когда я подходила, я не ожидала их там встретить – но я в любом случае должна была обойти все столики, и я же не могла знать, какую дебильную реакцию это у него вызовет. Все со мной поздоровались, типа, о, Бахти, ничего себе, он встает из-за стола с таким злым лицом, как будто сейчас лопнет, и вытаскивает меня на улицу, а я была в одном платье и босоножках, там же переодеваешься, а это был апрель, и еще было прохладно. Он мне говорит, мол, есть разговор, я говорю – мне нужно забрать сумку и пальто и вообще предупредить напарника, что я ухожу. Он меня вообще не слушал, просто затолкал в машину и поехал. Мы с ним ехали вверх по Ленина, он ужасно втопил и всех обгонял, мне казалось, мы сейчас точно в кого-нибудь врежемся, и я ему сказала, чтобы он сбавил скорость, что меня укачивает. Он сбавил так резко, я чуть головой об лобовое стекло не ударилась, и в нас сзади едва не въехала машина, и он говорит: «Видишь, надо быть в потоке». Он держал руль одной рукой, поехал еще быстрее, якобы он такой хороший водитель. Я вообще ненавижу все эти триста двадцать пять «Форсажей», на наших козлов они ужасно повлияли. Никакая социальная реклама не поможет, если они смотрят, как те круто ездят, и потом повторяют, потому что мозгов нет. А второй рукой он меня еще и обнимал, якобы придерживает на поворотах, якобы мне так спокойнее будет.

Мы приехали в ущелье – ненавижу это место, где бетонный забор, за которым все в туалет ходят, потому что не судьба, конечно, поставить платные биотуалеты. Мы приезжаем, и он такой: «На выход». Я говорю – ты не видишь, как я одета? Тогда он меня просто выдергивает за запястье из машины, я возмутилась, он меня пнул по голени. – Бахти снова начала плакать, но старалась сразу вытирать слезы. – Я думала, что все, что сейчас он мне просто выскажет свои идиотские претензии, в чем бы они ни состояли, и отвезет назад. Он сказал мне, что я его опозорила перед всеми его друзьями. Что это позор, что его девушка шляется по барам и толкает сигареты. Я ему ответила, что у него не все дома. У него действительно были не все дома, потому что он просто взбеленился и заехал мне в живот – боже, Кора, это ужасно больно, я не знаю, кем надо быть, чтобы бить в живот. Мне показалось, я сейчас умру, я загнулась и как-то сползла. Знаешь, что он делает дальше? Он ко мне наклоняется проверить, в порядке ли я. В порядке ли я, как будто кто-то другой меня ударил, не он, а, видимо, позор, который я ему принесла и который живет своей жизнью. И, главное, говорит: «Бахти, я не маньяк. Я тебя не убью и не искалечу». Я сняла за это время туфлю и заехала ему каблуком по лицу. У него было такое выражение лица оскорбленное, и он говорит: «Это ты зря». Наверное, действительно зря, и если бы я это не сделала, все еще как-то бы обошлось, но он так болезненно воспринял, что ему дали сдачи, да еще и по лицу его ненаглядному. Я не хочу, я знаешь, я и не помню все, как было, потому что было больно и еще больше страшно, когда что-то происходит и ты поверить не можешь, что это и впрямь происходит. Потом он успокоился, я сидела, он присел напротив меня на корточки и говорит: «Ты так меня подвела». Потом он сел в машину, открыл окно и сказал перед отъездом: «У каждого алматинца[69] должен быть рюкзак с фонариком, свистком, термопледом и водой. Он бы тебе сейчас пригодился».

Она истерично рассмеялась.

– Он оставил меня там одну – наверное, я бы запачкала ему салон его драгоценной машины кровью.