Включение «Лотты в Веймаре» в русское издание «Интернациональной литературы» я всецело приветствую. Но обстоятельства таковы, что из-за обширного путешествия за океан и литературной подготовки к нему мне придется на более или менее длительное время прервать работу над романом, который готов примерно наполовину. <…> На данный момент было бы мало смысла в том, чтобы посылать Вам его начало. Но со временем я отправлю Вам машинописный вариант или 75 гранки немецкого оригинала.
Таким образом, в Москву снова отправился вежливо-обтекаемый отказ на фоне сообщения об очередной, уже четвертой по счету поездке в Америку. Но с другой стороны, именно контакты Томаса Манна в высших сферах американского общества делали его все более интересным для советских кураторов. Некоторым утешением для адресатов могло быть и то, что писатель послал им неоконченный роман «Признания авантюриста Феликса Круля», вышедший в издательстве «Керидо».
Лекционное турне Томаса Манна, начавшееся в феврале 1938 года, проходило в пятнадцати городах Соединенных Штатов – от восточного побережья через Средний запад до Калифорнии. Оно имело важные последствия для дальнейшего периода его жизни. Писатель завязал очередные знакомства во влиятельных кругах и решил вскоре окончательно переехать в США. Начало путешествия прошло под знаком политического кризиза, итогом которого стало присоединение Австрии к Германской империи в марте 1938 года. С 1933 года Томас Манн с особой горечью регистрировал провалы в политике западных демократий. «Трусливая и холодная болтовня Идена в нижней палате, – записал он 17 февраля 1938 года на борту океанского лайнера. – Ужасно. Последствия для Праги?»[126][127]
21 февраля газета «Нью Норк пост» сообщала: «Отчасти из-за качки на море, отчасти из-за вчерашней речи Гитлера д-р Томас Манн, немецкий писатель в изгнании, не совсем твердо стоял на ногах, прибыв сегодня на лайнере “Королева Мэри”, чтобы выступить с докладом “О грядущей победе демократии”. <…> Когда один из интервьюеров намекнул на то, что “фашизм производится на свет коммунизмом”, д-р Манн ответил: “Это ложь”, однако не стал далее развивать эту тему»[128].
Намек журналиста и ответ Томаса Манна составляют, в сущности, политическое содержание его поездки с лекциями. В то время как СССР старался укрепить свой имидж антифашистской державы, в США был распространен обратный взгляд на вещи. Широкие слои общества были настроены видеть в фашизме и национал-социализме надежную защиту от коммунистической опасности. Это имиджевое преимущество национал-социалистов в глазах «буржуазного мира» Томас Манн намеревался развенчать. Еще во времена своего вынужденного молчания, 15 ноября 1935 года, он писал брату Генриху о том, как важно и полезно внушать «буржуазному миру», что фашизм является лишь «западной формой большевизма» и что ждать от него нечего. Теперь он подготовил на эту тему обширный доклад для американской публики, в котором Советский Союз и его идеология занимали существенное место.
В докладе «О грядущей победе демократии» говорилось, что национал-социализм «в решающем отношении, а именно в экономическом, <…> является не чем иным, как большевизмом. Это враждующие братья, – продолжал Томас Манн, – из которых младший практически всему научился у старшего, русского, – но только не моральному аспекту; ибо его [младшего брата] социализм морально ненастоящий, ложный и циничный, но в экономическом действии он сводится к тому же, что и большевизм»[129].
Сведущую в политике аудиторию такие аргументы определенно не могли убедить. При всем сходстве экономических систем, именно в этом пункте между СССР и Третьим рейхом имелось важное различие: в нацистском государстве не был принципиально отменен институт частной собственности. Еще менее убедительным представляется рассуждение о морали. Можно было бы предположить, что миротворческая риторика Советов так впечатлила Томаса Манна, что в докладе он искренне назвал СССР миролюбивой державой. По его мнению, эта деятельность СССР означала усиление демократии и, таким образом, давала ему моральное преимущество. Но что он имел в виду, говоря о моральном аспекте, которому национал-социализм не научился у своего советского «брата», писатель так и не пояснил. Тему массового террора в СССР – области, в которой «братья» нисколько друг другу не уступали, – Томас Манн деликатно обошел молчанием.