Я из огненной деревни

Потом переводчик начал смотреть, как кто лежит – кто живой. Уже было поздненько так. А этим полицаям – как уже они издевались над нами!.. Перво-наперво взяли Выховцову Лиду и потащили. И мальчика штыком пробили. И прямо в яму – и выстрелили. Ну, а потом Шарпенчиху. Тогда Дюбенкину семью. А Дюбенкина девчонка была – звали Яниной, шестнадцать лет ей было. Пришёл немец, офицер, и будет говорить:

– Если со мной согласишься – будешь жить, а не согласишься – убьём.

А она:

– Бейте! – За мать загреблась, уже мёртвую. – Я никуда не пойду!..

Вот тогда их повели к яме и расстреляли.

И вот мальчик этот больший идёт… А я уже не слышала ногами, или я по земле иду, или по небу. Вся горю, иссечена вся, волосы все вырваны, язык распух. Ведут к яме. А больший мальчик:

– Дяденьки, не стреляйте!

И меньший… На руках несла… Не помню больше ничего… Очутилась в яме. Только блеснуло, огонь так… Старшего мальчика первым стрельнул, меня тогда, а тогда младшего. Ну вот зарыли – не помню ничего, а слышу – песок вначале шу-шу, шу-шу, шушу… Песок начали кидать. Поползли муравьи в рот, в нос. Тяжело мне было под землёй. Они закопали, слышно: дух-дух, дух-дух – пошли…

Это я тогда помнила вроде бы. А как вылезла и отползла, вот так, как до этого домика, – ничего не помню. Помню, что вылезла: «Поползу топиться в речку». Это я помню. А тогда уже, как свалилась, подниму голову – не могу. Я ж не знала, что я прострелена. Не помню ничего. Говорят, что прострелена: вот, в затылок выстрелено, а пуля вышедши… Привозили этого… врача из-за фронта, на Селявский аэродром. Ага. Я на девятый день пришла к памяти только. Мне рассказывала это, у кого я лежала, – Белькова.

Ну, вот. Это немцы поехали – партизаны сюда. А я отползла, легла, и так крови, говорят люди, так нашло… В крови в этой и лежала. Слышу: дух-дух – кто-то заговорил. Из Сосней, там жил такой. Вашень ихняя фамилия, Вашнёвы. Прибежал старик и будет говорить:

– Какая-то баба лежит, женщина убитая. Семёновна! Колхозники, сюды!

Прибежали. А я услышала его голос, поднялась вот так назад – ударилась, полилась кровь изо рта, из ушей – всюду. Они меня подхватили на тряпичницу, понесли к Бельковым в хату.

Это потом уже – врача. Мой прибежал из отряда, вызвал. Врач этот приехал, песок выкачал из меня. И рвало, и песок шёл. Он всё выкачал – и песок, и воду… Раны эти мои на языке помазал, тогда сюда, рану эту… Приходили медсёстры из отряда, чтоб загноения не было в ране. А в голове у меня всё – бом-бом-бом… Никак. А он приехал потом, распёр этот череп, и на мозговой оболочке была кровь, какой-то ложечкой доставал он эту кровь. Как достал кровь из мозговой оболочки…

Вопрос: – Врач из-за фронта прилетел?

– В Селявщину, на аэродром. Они меня хотели везти за фронт. А хирург говорит:

– Чтобы вы спаслись, тут надо ведро маку и мёду вместе. Мак тереть, толочь и тереть с мёдом и есть. Вы кровью совсем сошли. Вы тогда поправитесь и встанете. А если не будете этого употреблять… За фронтом вам этого не дадут. Война.

Вот. Так я и поправлялась. Принесло мне население ведро маку за один день, а мёд свой был, пчёлы свои были. Вот так. Я только на девятый день пришла к памяти, стала есть это, и на пятый, месяц только стала ходить. Вот…»

Потом она нас угощала, снова тихая и добрая. И шофёра вышла позвала. Закрепление добрых чувств встречи – может, единственной в нашей, всех нас вместе, жизни.

Около крыльца, перед зелёной долиной, цвела сирень. А соловьёв, когда мы вышли, не было слышно. Может, что самый полдень, солнце совсем разогнало щедрый после вчерашнего дождя туман, а может, и потому, что всё же середина июня, а то и просто случайность, передышка у них.

А случайность это или закономерность – то, что выжила, воскресла она, Акулина Семёновна Иванова? На беду палачам, против которых после свидетельствовала на двух процессах? На радость людям, которые любят добро, – на необычную, жутковатую радость?..

Поцеловать последний раз…

1

Любовь Семёновна Иванова. Семьдесят пять лет. Горбачёво Россонского района Витебской области.

«В партизанах мужик мой не был, он был на фронте. Это мне надо сюда говорить? (Показывает на микрофон.) Просто говорить и всё? Я и буду просто говорить.

Было такое время, что пришёл ворог в деревню. Так мы плакали да горевали, но жили на месте, а уже как ворог пришёл, дак мы с Лидой – у меня такая подружка была – в лес пошли. В лесу скитались. Она – учительница. У неё двое детей было, а у меня один Витя.

А тут собирали, стреляли, вешали.

Когда я из беженцев пришла, дак на моей хате было написано «Партизанский, бандитский дом». Во, мой сынок, так было написано. Женя, мой старший сын, пришёл из партизан – топором вырубал – нельзя было стереть, а некрасиво было написано на хате, у порога.

Собирали тут людей, стреляли…

У брата моего шесть душ взяли – брата, невестку и три ихних дочки, и внучонка. У меня была одна сестра, и её взяли. Тут они уже распоряжались, и стреляли, и жгли.