Я из огненной деревни

«…Первого мая раненько окружили нашу деревню с этой стороны, и оттуда, откуда вы ехали. Свободный выход был нам токо в озеро. Дворов тогда было больше: теперь с Малгатями семьдесят один, а тогда было около ста. А у нас на ночь оставались ночевать партизаны. Провели митинг тридцатого, а ночью снялись и ушли. Немцам стала тут свобода. Всех людей собрали там, где я вас встретил, где теперь колхозный двор. Ну, а потом начали там расстреливать. Партизанские семьи, таких людей, которые были связаны с партизанами. Построили в две шеренги и – пулемёты…

Вопрос: – А вы тогда где были?

– Стояли около забора. Всё на моих глазах было. Отводили только от нас и расстреливали. А потом ещё одного дядьку взяли и расстреляли. И пришла очередь моя. Ну, мне тогда ещё было только тринадцать лет. Приходит одна женщина, связана была которая с немцами, и показывает:

– Этот имеет связь с партизанами.

Он меня берёт за воротник и туда, где убитые. Немец, переводчик даже, но в форме немецкой. Толкнул меня и сзади очередь из автомата по мне. Я упал.

Сначала я, конечно, не знал, жив я или нет, пока, это, немножко пришло сознание. Попали мне все три пули вот в это место, в поясницу. Почувствовал я, что вроде ничего, не больно, жив ещё. А потом слышу, что началась у меня боль, появилась. Ноги не слышно стало. Полежал я так немного – идёт немец сзаду. Подошёл, кругом меня обошёл, согнулся – слышу, – сопит надо мною. Видать, слушал, живой я или неживой. Послушал он, а я, конечно, ждал, что он услышит, что я живой, и убьёт меня. А он, видать, посчитал, что я уже убитый, и пошёл дальше. Дали команду копать яму.

Вопрос: – А вы слышали, что они там говорили?

– Тут же рядом, где мы лежали, там и яму нам копали. Копать, конечно, заставили наших мужчин. Молодые все были в партизанах или в армии. Одни старые дома, такие, что уже были негодные служить. Ну, слышу, что вот уже нас будут укладывать в яму. Думаю: тут же свои будут укладывать, попрошу я их, чтоб хоть наверху положили. И чтоб поменьше присыпали…

А потом – ракета! Оказывается, в Малгатях кто-то произвёл на них выстрел. Нас там так и бросили, побитых, команду дали старикам закапывать, а сами в Малгати. И там полностью всех сожгли. Кого в квартире убивали, кого живьём.

А потом я слышу – начали уже женщины плакать, кричать. Думаю: что-то тут не так, верно, их уже тут, немцев, нету. Лежу и сначала думаю, что, может, меня и не закопают. Удастся, то попрошусь в лес меня занести, если это уже можно будет. Все кричат, плачут… И тогда я уже отчаялся повернуть немного голову. Туда, где все эти люди лежали побитые. Люди вот так лежали, а я вот так, поперёк, а сзади, за мною, ещё один пацан, вместе в школу ходили, в ногах моих лежал, убитый был. Батька его был в партизанах. А тут, гляжу, бегут наши соседки. Я прошу:

– Скажи маме моей, пускай хоть пить принесёт.

Она не послушалась: у неё тогда убили батьку, она прямо туда бежала. Потом другая бежит соседка. Эта, правда, послушалась, побежала и сказала матери моей. Принесли мне пить, а я говорю:

– Несите меня куда-нибудь быстрей. Немцев нема, поехали в Малгати.

Вопрос: – А мама ваша дома была?

– Не-е, все стояли там, и пулемётами обставлены были. И немцы себе там выбирали, кто им нужен. Чтоб никто не разбежался. И выбрали тех, которые им нужны были.

Вопрос: – И мать видела всё это?

– Нет, не видела. Мать стояла с этой стороны хлева, а мы – с этой. Я видел всех, когда убивали, ведь убивали в огороде под окном.

Ну, она меня взяла… Я был уже немаленький, а мать старая, лет под шестьдесят было, – ну, и нести… И брат был двоюродный у меня. Тот помогать уже ей. Несут. Я ж немаленький уже. Тогда ж не было никаких подвод, хоть бы на тачку какую взяли.

А тут, говорят, немцы вернулись назад. А я тогда кричу:

– Девайте меня куда-нибудь!..

Ну, куда ж меня девать? Поле, деревня. А они меня тогда на сеновал да под сено. А там, наверху, еще один хлопец лежал спрятавшись. Слышу, там разговор: «Жгут деревню». Наверху говорят. «Придут, думаю я, подожгут, и я сгорю». Говорю матери:

– Неси меня хоть назад, на то самое место…

А потом подали команду, и они, немцы, уехали.

И меня тогда понесли в лес. Мать, брат и сестра была ещё старшая. У неё были малые дети, дак ей надо было детей носить. Трое детей было. И меня помогать нести. Тогда занесли и в байню[27] положили. В лесу байня стояла у нас. А сами пошли туда, где всех поубивали. У матери мать материну убили, потом дядьку с пятью детьми, сестру с мужем, другую сестру, племянницу. Побили нашей родни много. Все пошли туда, где трупы. Потом уже, когда все успокоились, начали каждый своих закапывать. А я там и остался, один в той байне.

Потом мне стало плохо. Назавтра пришли и меня нашли – я уже лежал на полу. Врачей же не было. Кровь шла, сколько она уже могла… Только одну перевязку сделали мне снова – вот и лежи. Больше были в лесу. Ночью в лесу, а после обеда – домой. Потому что экспедиция была, нападали немцы больше с утра. После обеда они не ездили. Медикаменты партизаны доставали.