Я из огненной деревни

Я вскочила в хату да говорю ему… Он спал, а малое дитя с ним, хлопчик, теперь он уже в армии. Был в армии, а теперь уже отслужил, дома. Дак я к нему, из люльки схватила, да такой платок большой был – на него, обернула. А потом ещё была девочка, и старший хлопчик, и муж ещё. Они прятались с лошадью, дак теперь на печь залезли, отогрелись уже. Говорю им, что слазьте с печи, что мы уже окружены. Он соскочил с печи. И этот хлопчик, старший. И кинулись мы в эту сторону – будем прятаться где-то. А тут уже окружённые мы…

Оттуда мы уже в свою квартиру пришли. Что ж будем делать, где прятаться? Ещё сосед пришёл один:

– Что ж будете делать?

Не знаешь, куда уже кидаться, уже окружены. Пришла соседка, тоже спрашивает, что мы делать будем.

– Ничего, – говорю.

Затопила печь, поставила горшок картошки… А зачем она мне?.. Уже без памяти я. И ушли они, сосед с соседкой. Взяли «машинку»[64] – и пошли – тоже в печи разжигать.

Потом муж глядит в окно – так на деревню, а потом говорит:

– Ну, баба, будем утекать: уже идут немцы оттуда и гонят народ.

Тогда мы в эту сторону… Было ещё окно приставлено, дак он вынул то окно – кулаком вот так выбил, да этого хлопчика малого… Сам вылез, а потом этого хлопчика малого взял и перед собой… Тут сад был большой, школьный, дак он в этот сад. А я ещё поглядела через окно – их уже никого нема, хата раскрыта… И пошли мы в этот сад, чтобы потом в лес. Он выглянул да говорит:

– Никуда уже, в лес уже никак. Уже хата горит.

Ну, куда деваться? И там уже немцы стоят, где я брала картошку, при этой яме. И тут немцы, и там немцы. Дак он и будет говорить, мой муж:

– Нема нам уже куда утекать…

Лозина была такая большая, и маленькие отросточки этой лозины. И мы – туда вчетвером: двое хлопчиков и этот маленький, дак мы его качаем на руках, чтоб он не плакал. А старший вот так ничком, согнувшись, около нас… А девочка старшая, та – от нас. Тут жито было. Хотела в лог[65], дак по ней выстрелили, и она – в жито.

Сидим в этом кусте, уже вчетвером. Мы вот так сидим в этой лозине, а вот так недалечко – стежка. И по этой стежке немцы идут. И вот так автоматы несут, но глядят туда, в лес. Мы сидим под ногами… Я говорю:

– Будем утекать?

А он говорит:

– Не показывайся.

А трава большая, вот так, по пояс, и мы сидим так.

Я не помнила ничего. Школу жгли уже, людей убивали – ну, не помнила я ничего, что это жгут, убивают… Он ещё помнил, мужчина, дак он ещё больше немного…

Младший хлопчик давай плакать… Уже вокруг нас хаты горят, за дымом мы не видим ничего, а этот хлопчик давай плакать:

– Кашки!

Хозяин мой говорит:

– Не будет места тут нам.

Этот, старший, пополз по траве – дал ему крыжовника. Такой вот, как теперь, зеленый, завязь, нашморгал ему и говорит:

– На, ешь! Заткнись только!

Он, этот хлопчик, крыжовник тот ест, съел весь да плачет. Известно ж, натощак.

Ну, а уже тут пожгли кругом, около нас, и уже на том конце горит, и стреляют там, и всё.

Он вышел, немножко поглядел, говорит:

– Не место нам тут. Дитя плачет. Давай в лог туда с ним.

Я его перекинула вот так через плечи и пошла в тот лог. А тогда уже – там Мощенка горит, уже дым. Я тогда лесом – вот так, а тогда – и там крапужина, канавка такая есть на горе – в эту канавку с этим дитём… А тут уже я не знаю, кто где. Он искал старшей девочки – по житу, всюду… Коня убили нашего, он нашёл в жите. А эта девчинёха уже бежала из жита… Там сестра, в другой деревне, дак она бежит и плачет… А тогда вышла женщина и говорит:

– Не плачь, девочка: мама тут вот с дитём.

Я её оставила там, а сама прибежала поглядеть, что тут. Скотину угнали, всё угнали. А корова была ещё только отелилась, дак она утекала с поля. Я и думала, что она так и от них, от немцев, убежит. Дак я вышла на пригорок, гляжу…

А он говорит:

– Не гляди ты на корову! Давай куда пойдём на ночь.

– Ну, куда ж пойдём – пойдём туда, где дитя.

Пошли мы, переночевали в этой деревне, назад пришли – ну, что ж делать, нема чего ни есть, ничего ж нема. Тут ещё картошка была, дак мы взяли картошки, будем варить.

Только стали варить на этом погорелище – оттуда немец ползёт, из хвойничка… Мужик мой поглядел и говорит:

– Не место тут, будем бросать эту картошку…

И ушли мы. А ещё я спрятала было молока кувшинчик в дрова. И они не сгорели, эти дрова. Мы за этот кувшинчик – в жито, и этому хлопчику дали. Он и голову мыл, и ел, всё там! (Смеётся.) Дитя! Чтоб хоть не плакал. Ну, и посидели так до вечера. А тогда уже вечером… Деревня тут, три километра. Дак он говорит:

– Темнеет. Пойдём мы в эту деревню, там, може, пустят ночевать.

Там мы уже ночевали, в той деревне. А они тут ещё и назавтра… Ещё две хаты не спалили, ожидали, что соберутся люди ещё. Ну, кто ж пойдёт в эту хату? Никто не пошёл. Назавтра те пришли, тут и стреляли, брали и свиней, и курей ещё ловили, и хаты эти две спалили тогда…»

Послушайте ещё Алену Ильиничну Батуру из Засовья Логойского района.

«…Между собой они ничего не говорили. Только с матерью. Спрашивали, где сыны…