В центре поляны на большом камне, торчащем из земли и поросшим зелёным ковром мха, сидит невысокая девушка. Её тонкое хрупкое тельце скрывает изумрудного цвета платье, расшитое белоснежными сверкающими каменьями. Девушка держит сложенные в молитвенном жесте руки перед своим лицом и поёт, а её удивительный голос разносится по всему лесу.
На какое-то время я просто замираю в нескольких шагах от неё, вслушиваясь в звуки чарующей песни. Я не понимаю её смысла, так как язык, на котором она исполняется, мне незнаком. Наверняка, это альдуин, ведь девушка, сидящая на камне, никто иная, как эльфийка. Об этом яснее прочего свидетельствуют её уши – более тонкие и длинные, чем у людей, с заострённым концом.
– Узри человек, пред тобою Линнатлин, – на этот раз я понимаю каждое слово, ибо говоривший хоть и с заметным акцентом, но всё же использовал язык Королевства.
Я оборачиваюсь на голос. Из-за деревьев выходит высокий и стройный мужчина, тоже эльф. В отличие от девушки, его голос звучит более грубо, хотя и в нём угадываются схожие мелодичные нотки.
Незнакомец облачён в подобие мантии. Цвет ткани сложно определить, а её оттенок при каждом движении эльфа неуловимо меняется. Изящным движением эльф поднимает правую руку и указывает пальцем поверх меня. Указывает на девушку, что сидит на камне и продолжает петь.
– Узри Линнатлин, человек, – повторяет он.
Я оборачиваюсь к эльфийке и вновь окидываю её взглядом. На идеально гладкой коже её лица отражается зеленоватое свечение воздуха, а солнечные блики, неведомо как пробивающие сквозь кроны высоченных деревьев, играют бликами в её широко распахнутых глазах цвета янтаря.
– Она прекрасна, – говорю я вслух.
– Ты убил её, помнишь? – отвечает эльф, и в голосе его чувствуется холод.
Едва эльф произносит эти слова, как Линнатлин, маленькая невесомая девушка, начинает меняться на глазах. Её тело увеличивается в размерах, разрывая собой изумрудное платье. Кожа сереет, а руки вытягиваются, удлиняясь в несколько раз. На пальцах отрастают длинные когти, а из раздавшейся в ширину челюсти вырастают ужасного вида клыки. Ещё несколько мгновений и на камне уже сидит не эльфийка, а порождение ночи, и единственное, что напоминает о прежней внешности монстра, это уши.
Длинные уши с заостренными концами.
Существо пытается продолжить песню, но вместо прежних мелодичных и восхитительных звуков, видоизменённая гортань исторгает из себя лишь бессвязные хрипы и рычание.
– Ты ведь помнишь её, верно? – спрашивает эльф, и его голос заставляет мою память всколыхнуться, будоража и пробуждая все самые скверные образы, что хранятся в ней.
– Она вспорола Люфу живот, – говорю я, отступая на шаг от камня, а вместе с тем и от жуткого монстра, что сидит на нём.
– Это сделала не она, а её новая природа, – продолжает говорить эльф. – Я знал её на протяжении трёх сотен лет, в её сердце не было ни капли зла.
– Но она же…
– Монстр? Да. Но не по своей воле она стала такой, и уж точно не по моей.
– Что произошло? – спрашиваю я, всё ещё глядя на порождение ночи, которое совсем недавно было прекрасной эльфийкой по имени Линнатлин.
– Участь, что страшнее смерти – вот, что с ней произошло. Такая же участь постигла и весь наш народ. Боги уничтожили магию, а мы и есть магия. Мы её дети, её душа. И теперь мы осквернены. Скажи мне, Саймон, скольких из нас ты уже убил? А скольких ещё планируешь убить в будущем? Ты не задумывался о том, кем были раньше те, кого ты так рьяно истребляешь?
– Ты жаждешь мести? – я, наконец, отрываю взгляд от убийцы Люфа, и поворачиваюсь лицом к собеседнику.
– Мести? – искренне удивляется эльф. – Вовсе нет. Я лишь хочу поговорить. Хотел я того же самого и в Алкхаазе, и даже послал за тобой своих братьев и сестёр, чтобы они доставили тебя в мои чертоги. Но ты не правильно истолковал их намерения, и с боем пробился на поверхность. Признаю, препятствием к нашей встрече в большой степени стала звериная натура моих сородичей.
– Я здесь, перед тобой. Почему бы нам не поговорить сейчас?
– Потому что…
Эльф не успевает договорить, и его место появляется глухая каменная стена. В одно мгновение меняется и всё вокруг. Деревья заменяют колонны с многочисленными трещинами и выбоинами на поверхности, а вместо густой травы, лиан, грибов и прочей растительности возникает пол, на котором то там, то здесь виднеются пятна засохшей крови.
Бесследно исчезло и зеленоватое свечение, наполнявшее собой воздух леса. Теперь повсюду лишь мрачный полусвет, созданный несколькими зажженными факелами, стоящими в металлических корзинах на полу.
Я стою в центре круглого зала с единственной входом – узким прямоугольником черноты. Свет от факелов не достигает этого места, и остаётся лишь догадываться, что может ждать меня в недрах мрака.