Я - Грач шесть

Молодёжь; они еще не успели обзавестись своими семьями, и про своих подруг тоже скромно умалчивали. Видимо их пока не было. Сестричкам, которые работали в госпитале и иногда к нам заглядывали, ребята глазки не строили. Они сразу становились очень серьёзными и даже немного важными. На обходе и при осмотрах у них никогда ничего не болело, и всё было хорошо. Любой визит специалиста у них заканчивался вопросом: «А когда меня выпишут?» Паше мы прощали, когда он вечером курил в палате. Днём он героически ковылял на улицу и дымил в сторонке у входа.

Мне прощалась молчаливость и нежелание рассказывать о себе. А также полное неумение играть в шахматы. Фигуры я не путал, и как они ходят тоже знал. Только ни одной партии у своих соседей я не выиграл. Даже ничьи не получалось. На подкалывание ребят отвечал, что у нас играют больше в домино и в нарды.

Ещё из развлечений у нас были газеты и тарелка репродуктора, установленная в холле. Одна на весь этаж. Вечером по радио передавали музыку, или что-нибудь читали. Ран-больные, как нас называли местные медработники, собирались в холле на вечерние посиделки. При этом все готовились к этому мероприятию как моя Красотуля к походу в театр. Мои соседи одёргивали пижамы, застёгивали все пуговицы и обязательно причёсывались. В холле слушатели сидели на кушетках или подпирали стены. Негромко переговаривались.

После у ходячих был ужин в небольшой столовой, которая расположилась между процедурной и холлом. Вечерние процедуры (перевязки, уколы, порошки) и отбой.

Ну, что, новая реальность, начинаем осваиваться?

О то, что я – Алексей Журавлёв, узнал из листа назначений, который был закреплён в ногах койки. Это повышение (в алфавитном порядке) в стае пернатых меня позабавило. Прежде был Цаплин, и тоже Лёшка. Здесь позиционируюсь как лётчик. Всё остальное оставалось загадкой. Спустя пару недель, когда валяться стало уже просто противно, решил встать на ноги и, морщась от боли, похромал по палате. Но сразу без костылей, чему позавидовал Паша. Его жутко раздражали костыли и «костяная нога». Кости у него срасталась медленно (как он считал). К тому же жутко чесалось. Он даже на улице выломал прутик и пытался его засовывать под гипс, чтобы унять зуд.

Зеркало обнаружил в умывальнике – туалете, который был расположен в конце центрального коридора. Ну, что, здравствуй новая рожица?.. Так, минуточку, а рожица-то старая! То есть в зеркале обнаружил своё отражение, правда лет так на двадцать моложе. Я таким был, когда служил в армии, вернее сразу после армии, когда в институте начал учиться. В армии, не смотря на фирменные блюда нашей солдатской столовки: «пюре в мундире» и «жареная селёдка», щёки все ребята себе отъели так, что со спины были видны. А вот у студентов вопрос «пожрать» всегда был в разряде «не было» - то денег не было, то времени не было. Потерявшие армейский жирок щёки как раз соответствовали успешному (а, что? – ведь без троек же!) окончанию первого курса. Признаки растительности собрались проявиться над верхней губой и на подбородке, но похоже ещё пребывают в раздумьях. На моей многострадальной головушке наши медицинские специалисты навертели тюрбан из бинтов. Выше наблюдалась верхняя крышка черепа с прической «стриженый ёжик». Я даже рукой потрогал. Так, кому тут что не нравится? Всем любителям модельных стрижек – моё почтение! А у меня «умный волос начал покидать дурную голову» лет в тридцать. Химическая промышленность не способствует пышности шевелюры, хотя, впрочем, есть и исключения. Общий вид существа, которое рассматривало меня из зеркала, напомнил магазинного цыпленка советского периода – худой и синий (зато без вредных биодобавок).

В остальном текущая реальность меня не радовала. И за что мне такое везение – фонарик не горит, свисток без дырки, а акула глухая попадётся! Я ребятам этот анекдот уже рассказал – хохотали до слёз. В общем, за окошками, заклеенными полосочками бумаги крест-накрест в каждом переплёте, стоял ноябрь сорок первого года.

Снежок припорошил парк на окраине Москвы, в котором расположилась бывшая детская больница, а теперь госпиталь № **57. Медперсонал смену подопечных особо не заметил, и обращался с нами как с детьми. Поэтому пациенты с усами и самокруткой в зубах рассматривались не как нарушители дисциплины, а как малолетние преступники, которых следовало выпороть и поставить в угол. У нянечек и медсестёр даже обращение к нам было забавное: «ран-больные». Они его придумали из нового «раненые» и привычного «больные». А чаще они нас звали «сынки» или «мальчики».

- Просыпаемся! Так, сынки, градусники берите. – Это пришла наша МедФёдоровна и включила круглый плафон на потолке нашей палаты. На самом деле она Мефодьевна, а МедФёдоровной её зовёт маленькая девчушка, которая иногда прибегает по вечерам. Малышка приходится ей какой-то внучатой племянницей, что ли… Видно, родители этой пигалицы где-то вкалывают по сменам. В день её «дежурства» часть вечерней пайки нашей палаты (сахар, масло, белый хлеб) шла в фонд подрастающего поколения.