И все мои девять хвостов

«Все в сборе. Жду только тебя. Твой Полукровка».

И силы трех превращений понадобились бабушке Ен Ху, чтобы спокойно опустить крышку ноутбука, спрятанного в корпус большой лакированной шкатулки из красного дерева. Чувствительный экран все равно мигнул, как от скачка электричества.

Она подперла гладкий, как белый нефрит, лоб пальцами, что означало самую большую степень беспокойства. Лак цвета черного жемчуга на ногтях делал кожу еще бледнее.

– Гун Фу Ча[58], и чтоб по всем правилам, – сказала она вслух, хотя в комнате никого не было.

Тут же заиграл гучжэнь[59]. И, убрав руки от лица, бабушка Ен Ху наблюдала, как выдвинулся чайный столик из угла, как слетели с полок к нему гайвань[60] из тонкого фарфора и чахай[61] и в углу зашевелилась чахэ[62].

Чайные шкатулки с лучшими сортами чая, какие можно достать на севере за деньги, а на юге – за связи, сорвались к ней, на лету отбрасывая крышки, как осколки снарядов.

Ча Цзюй[63] – вся четверка тоже из белого фарфора (бамбук бабушка в гневе часто громила одним движением брови, а фарфор ей было жаль, пока он оставался белым), – хищно постукивая друг о друга (а щипчики еще и отдельную дробь выбивали в дополнение к струнному дребезжанию гучжэня), погналась за банками с сухим листом. На лету щипчики выхватили щепоть из первой банки, и та как ужаленная завертелась на месте, а остальные кинулись врассыпную – в буквальном смысле: чай из них то и дело просыпался прямо на пол.

Чахэ сама подставила свои створки и упала в сложенные лодочкой ладони Ен Ху.

Та вдохнула аромат сухих листьев, неприлично глубоко и громко для красивой женщины, и лицо ее не смягчилось нисколько, но чайные коробки, устыженные, уже выстроились в ряд, нахлобучили крышки и взлетели снова на верхнюю полку резного шкафа. Вертящаяся осой, осчастливленная вниманием, последняя коробочка удостоилась чести отправиться на место личным взмахом ресниц хозяйки.

Тем временем чайная игла уже агрессивно обстукивала чахай, проверяя, чтобы ни одной старой чаинки не оставалось на пути потока у будущего напитка. Эта агрессивность выдавала мысли Ен Ху – да, именно чайный набор четырех выдал бы ее настрой постороннему, если бы тот посторонний не лишился чувств прежде, когда увидел бы летающие по комнате чайные предметы и не получил бы одним из них в голову. И пусть это был бы не чайник с кипятком!

Невозмутимая хозяйка встала, отвлеклась от действа Гун Фу Ча, когда уже напиток из гайваня был налит в чахай и чайная пара, омытая кипятком, раскрылась, чтобы впустить первую порцию. Ухват стоял наготове, чтобы пододвинуть к белой руке пиалу с ароматным горячим напитком, как только колокольчик перевернется в наперсток.

– Хватит, – оборвала церемонию бабушка Ен Ху.

Вся фарфоровая компания рухнула как подкошенная. Только чайная пара устояла. Бабушка одним глотком выпила чай и крикнула:

– Ду Фань, вызови службу уборки!

А сама вновь открыла ноутбук и набрала: «Перекрестки пяти дорог в Северном Китае. Карта» – и погрузилась в изучение данных.

…Тишина в павильоне установилась такая полная, что толстый Линь, любитель поговорить, играющий в World of Warcraft Classic на стороне орков, заглянул в окно павильона. «Не сдохли же там все звери разом», – подумал он, когда понял, что ничто не шуршит, не цокает, не скулит, не тявкает, не возится за стенами. Никаких звуков, кроме рыка орков и звона мечей из его, Линя, смартфона.

Мужчина поднял голову, вытянул шею, прислушался. Тишина, давящая на уши. Он нехотя поднялся, чуя недоброе, и, привстав на цыпочки, заглянул в окно павильона. В сумраке здания ничего было не разглядеть, а тишина давила изнутри, забивая уши. Запах мочи резал глаза. Линь сощурился сильнее, ругая себя за любовь к ярким экранам, а солнце – за погожий день, и перегнулся через подоконник внутрь.

Внутри что-то звякнуло. Что-то железное упало на крытый железом же пол зверинца. И в тот же момент Линь получил в глаз и рухнул на пол павильона. А через мгновение тишины не стало: вопль человека, которого рвут сотни зверей, огласил ферму.

Сонное пространство вдруг ожило, и изо всех щелей, как растревоженные воины-муравьи, полезли люди в красных комбинезонах. Ярко-алые их одежды резанули по глазам Ши Алексу и всем, кто толпился за его спиной.

Каждый тут еще мгновение назад норовил пнуть или походя вонзить когти, у кого они до сих пор оставались, в колыхающуюся тушу – толстого Линя уже с трудом можно было опознать как человека. Но сейчас все они замерли, а потом так же внезапно кинулись врассыпную по павильону. Как горошины, брошенные с размаху в хрустальную вазу, лисолюди метались, бились, сшибали друг друга с ног.

Паника – самый страшный враг, отнимающий разум, а с ним и победу, – захватила стан хули-цзин. Кто-то забирался в дальние углы здания, кто-то лез под клетки, из которых только что выбрался с осторожностью и немым ликованием. Самые отчаянные прыгали в окна.

– Только не в клетку!