И все мои девять хвостов

Такие внутренние уговоры если не помогали, то хотя бы отвлекали, ослабляли тревогу. Саша подобралась и догнала Васильеву с Антоном, разорвав густеющий ритм движений. Окружающее пространство почти пришло в норму, как вдруг:

– Ма, смотри, еще хули-цзин! – указал на их группку мелкий и слишком тощий для китайского ребенка пацаненок лет пяти на вид.

Все, кто услышал, как по команде повернулись на его слова и посмотрели на студентов. Мать ребенка дернула его за руку и прошипела: «Нельзя так громко говорить!» И не было в ее словах ни тени шутки. И извиняющейся улыбки на лице тоже не было.

Позвоночник хрустнул от взгляда, брошенного матерью. Китаянка очень быстро взмахнула руками – прикрыла мальчику глаза правой, а левой по-особому скрючила пальцы.

Спина снова заныла, и качнулся горизонт, но чья-то рука подхватила Сашу и крепко сжала выше локтя. В плоть вонзились жесткие ногти – эта боль была реальнее фантомной, и Кислицкая вынырнула в реальность. Васильева держала ее под руку и слишком весело улыбалась. Бледная. Испуганная. Словно это на нее указал китайчонок, признав в белокурой бестии чертовку.

Феечка не глядела на Сашу. Она напряглась, как тетива лука, готовая в любой момент выстрелить непонятно в какую сторону – драпать или драться.

Никто не произносил ни слова. Все смотрели на троицу. Шум лесов и шин – только они наполняли сейчас эфир. И первый шаг вниз через это плотное молчание, сквозь черные взгляды, мимо нерадостных лиц дался девчонкам нелегко. Лиза увлекала Сашу вперед, вниз по ступеням. Воздух впереди был плотнее воды, ветер – горячее огня, а чемодан вдруг показался набитым кирпичами и грохотал колесиками с силою горного обвала.

Три шага – ступенька – грохот – обвал. Три шага – ступенька – грохот – обвал. И еще, и еще. И Ларин, и Васильева рядом, и им, похоже, тоже тяжело. Три шага – ступенька… Китаянки молчат и смотрят. Молчат и смотрят, навесив гири на ноги троице. На лбу испарина, руки мокрые, глаза вот-вот затянет красным туманом – и тогда что-то будет…

Но Лизавета тянет вперед, и Антон уже ждет их внизу, у площади. Три шага – ступенька – шум, три шага – ступенька – чемодан уже не грохочет камнепадом. Еще ступенька – чемодан прохудился? Нет, целый! Три шага – ступенька – легче. Легче.

На площади колесики с приятным шепотом покатились по ровному асфальту. Наваждение прошло.

За обедом, когда вся троица собралась за круглым столиком, накрытым одноразовой клеенчатой скатертью поверх толстого каленого стекла, Васильева, держа в палочках кусок мяса с изяществом принцессы, спросила Антона:

– Тоха, а все-таки почему ты спросил про братца Ши?

– Соскучился по мужскому обществу, – ответил тот, – тут и покурить не с кем. Одни женщины вокруг. И не с вами же мне напиваться с тоски!

Саша и Лиза улыбнулись шутке.

Но вокруг действительно сидели только женщины. Еду подавали женщины. Из кухни слышны были только женские голоса. За окнами ресторана – кто деловито, кто расслабленно – проходили только женщины. Кислицкая вспомнила, что и на ресепшене их оформляла тоже женщина.

Похоже, тот мальчик на холме был единственным мужчиной в Джагдачи.

Глава 3

Саша заперлась в комнате и легла на кровать. Долгая поездка и странности первого дня в Джагдачи выжали из нее остатки сил. Она ничего не планировала, она ни о чем не думала, она ничего не хотела. Пустота в голове не была легкой, и приятно просветляющей тоже не была. Если это называется нирваной, то как-то в ней было… пусто.

Кислицкая, лежа на казенных белых простынях, накрытых куцым покрывальцем цвета штор, осознала себя сосудом, в который вот-вот что-то да нальется. Вот стукни сейчас по ней – и в животе эхо отзовется, в голове срезонирует, а позвоночник флейтой засвистит. А дальше – музыка, «Какие высокие горы…»[65].

Не слишком сведущая в тонкостях буддизма, Саша не представляла, как получать удовольствие от пустоты внутри себя, и скоро затосковала. Растворившееся было в «нирване» ее собственное «я» с тоски с яркой ясностью огляделось вокруг: стандартный гостиничный номер. Кровать по центру стены, тумбочка, холодильник, он же мини-бар, вделанный в стол. Над столом, напротив кровати, – телевизор, над телевизором – кондиционер. Ни тот ни другой не работали – надо их в розетку включать. Надо, но шевелиться лень.

Она снова закрыла глаза и ждала, когда придет сон, обычный сон, лекарь усталых путников и подрастающих младенцев. Саша поспит и встанет с рассветом, пойдет на утренний рынок, он обязательно есть в любой китайской деревне, и это порой самое классное, что там есть!

Утренний рынок – душа места! Именно он покажет, что тут есть и кто тут будет это есть. В стране, где царит культ еды, аппетиты и блюда местных могут много рассказать внимательному глазу. Кислицкая уже представляла, как бродит по рядам торговцев горячими лепешками и тофу в подливе, вдыхает аромат жареной рыбы и рисовых пышек, выбирает сладкие тяжелые лунные пряники и яблочки в глазури и обязательно находит что-то местное, что-то важное, что-то такое, что-то пушистое, мягкое, рыжее, белое или…