И только море запомнит

– Ты, чертова идиотка. Совсем уже лишилась мозгов, помешавшись на своем сраном роме. Ты пьешь не просыхая, и еще смеешь называть себя капитаном? Где твой корабль, Моргана О’Райли? – ругань Колмана похожа на рев разъяренного медведя, чей сон потревожили холодной зимой. Ирландец снова ударяет кулаком по столу, и подпрыгивает старый бортовой журнал, который попыталась изучить Моргана, пока соблазн выпить не оказался сильнее.

О’Райли разводит руки в стороны.

– Вот мой корабль! – не менее громко выкрикивает она в ответ своему квартирмейстеру.

– Где твое чертово «Острое лезвие»? Или ты уже даже не в состоянии вспомнить, какой именно у тебя корабль? Куда делся бриг с алыми парусами? Где вся твоя команда. Адис? Может, кривоногий Барри? Куда делись все те крепкие парни?

Квартирмейстер разошелся не на шутку, его желтоватые белки наливаются кровью. Он дышит тяжело и глубоко, брызжет слюной, даже не думая успокаиваться. И каждое слово Колмана Мерфи не просто пощечина, даже не удар под дых – ее будто макают головой в ведро с помоями, и грудь болезненно сдавливает. Продолжая сыпать знакомыми именами, Колман заставляет Моргану съежиться, вжаться сильнее в дорогое новехонькое кресло и взмолиться в надежде раствориться, распасться на осколки и куски, лишь бы не слушать обвинения.

Словно не зная, как Моргана жалеет о произошедшем, Колман все больше и больше словесно закапывает ее, вбивает гвозди в крышку гроба. О’Райли закрывает глаза, жмурится, прикусывая нижнюю губу. Кончиком языка она проводит по шраму, по маленьким ранкам. Мерфи каждым своим жестоким словом, каждым новым именем наносит ей удары: Сэм, Джеки, испанский проповедник Луис, которого она спасла от повешения на рее, и много кто еще. Все эти люди погибли по ее вине, пошли на дно вместе с «Острым лезвием». Капитан не должен покидать корабль, она должна была пойти на дно вместе со своим судном. О’Райли потирает лицо ладонями. Капитан без корабля и команды, сбежавшая, бросившая всех остальных на погибель.

– Одумайся, Моргана.

– Хватит, Колман. И без тебя тошно!

В тот вечер она выпила слишком много. Начала с разбавленного вина, грога, добралась до рома. Она пила и пила, пока перед глазами не потемнело, пока надменный голос не спросил ее о том, о чем спрашивал всегда: «Довольна?» И она не выдержала. Схватилась за лампу, металась по трюму, как бешеная собака, пытаясь отогнать с глаз прошлое.

А знакомый силуэт из теней с холодной и беспощадно жестокой улыбкой наблюдал за ее муками, подначивая и измываясь. Настоящий Бентлей никогда бы с ней так не поступил. Не стал бы насмехаться, блестя серыми глазами из темноты. И в зрачках вспыхивали голубые искры. Впрочем, откуда ей знать, как поступил бы настоящий Бентлей, а как нет. Моргана так и не поняла его полностью, не изучила со всех сторон, чтобы вот так вот запросто судить.

Сначала она швырнула лампу, но призрак былого не покинул ее. Лишь рассмеялся, будто так и надо. Он смеялся раскатистым смехом, давая понять, что рядом не человек – рядом монстр, которым его запомнила О’Райли. И ей не оставалось ничего, кроме как запустить в фантом Бентлея Кеннета искрящуюся сферу.

«Острое лезвие» вспыхнуло быстро. Огонь распространился по трюму, добрался до бочек с порохом. И ее корабль взлетел на воздух. Силами Колмана она оказалась за бортом. Только в холодной соленой воде под рев горящих досок, треск и грохот взрывающихся бочек с порохом она осознала, что происходит, но останавливать что-то уже было слишком поздно.

Моргана несколько раз сжимает и разжимает левую ладонь. Разве она недостаточно страдала? Разве она заслужила смотреть, как гибнут друг за другом ее знакомые, близкие люди? О’Райли открывает глаза и поднимает взгляд на Колмана. Мерфи единственный, кто остался с ней. И к его словам, даже если не хочется, Моргана прислушивается. Ирландка потирает изможденное лицо, выдыхает, бросая печальный взгляд на бутылку.

Когда-то Кэт презрительно фыркала в адрес всех мужчин, употребляющих слишком много спиртного. А теперь что? Вероятно, она бы начала удрученно качать головой, но из вежливости не упрекнула бы вслух.

– И что мне делать, Колман? – отчаяние звенит в голосе Морганы.

Она выглядит настолько жалкой, что сердце Мерфи смягчается, при всем своем суровом нраве он добряк и все еще бережет О’Райли как зеницу ока. Женщины тянутся к нему, видя под маской грозного зверя добродушного человека с радушной улыбкой. И сколько себя помнит Моргана, Мерфи всегда был вот таким – строгим, но справедливым, серьезным, но теплым и бережливым к своим. А из своих у него всегда были только Кайджел да Моргана. Не сложились отношения с Эйданом, но средний брат все же его уважал. Колман выдыхает, выпрямляется. Закатанные рукава белой рубашки трещат по швам на крепких руках, когда он скрещивает их на груди.

– Перестать нажираться, как скотина. Мор, возьми себя в руки.

Он не говорит, что алкоголь ей не поможет, а только усугубит положение. Эта дрянь все еще помогает забыться, ведь в последние несколько лет все сложнее и сложнее переживать каждый новый день.