И солнце взойдет. Он

– Не знала, что ты умеешь играть. Для меня слишком… Слишком много клавиш, – заметила Рене в надежде перевести разговор. Уставшая психика требовала глупых шуток и нелепого смеха, и, к счастью, Энтони охотно откликнулся на новую тему.

– Это не так сложно, как кажется. – Он взял особо уменьшенный аккорд, чья фальшивость била все допустимые слуховые пределы, а затем серьёзно договорил: – Главное, найти «до». А дальше уже проще, чистая математика – считаешь ноты, интервалы и пальцы.

Рене недоумённо выпрямилась, на секунду поверив в услышанное, а затем зажала рукой рот в попытке унять нервный смех.

– Ах, разумеется, – наконец кивнула она и всё-таки фыркнула. – Боже. Нашла кого спрашивать!

На лице снова появилась улыбка, но затем вся легкомысленная радость исчезла, стоило Энтони развернуться всем телом и поднять взгляд. Он просто смотрел, а Рене уже было не по себе. Хотелось сжаться до размеров нейрона, перестать существовать, раствориться электрическим импульсом в голове недовольного Ланга. Но она лишь сильнее стиснула уставшими пальцами «вишенки» и закусила губу.

– Обсудим? – спросил наставник тем самым скучающим тоном, от которого становилось до истерики страшно. И теперь Рене, как никогда, понимала, за что же здесь настолько не любят доктора Ланга. Быть равнодушной Немезидой невероятно трудно – такое никому не прощают. А Энтони работал олицетворением правосудия на полную ставку.

– Не думаю, что уже готова… – начала было она, но её прервал злой смешок.

– Готова к чему? К смерти своего пациента? Рене, если б каждый хирург знал, когда это случится, было бы намного проще. Не находишь?

– Я не готова говорить. – Пальцы едва не оторвали одну из вишенок с корнем, а слева раздался тяжелый вздох. Протянув руку, Энтони забрал несчастную обувь и поставил на крышку пианино.

– У тебя нет выбора, – твёрдо произнес он, а потом добавил мягче и тише. – Что там произошло?

– Патологоанатом…

– Рене.

Она зажмурилась, пытаясь собраться с силами, даже открыла рот, чтобы начать, но в последний момент лишь выдохнула и подтянула колени к груди. Скрестив озябшие ступни, Рене до боли сжала собственные предплечья.

– Это был осколок ребра, – начала она, глядя на поцарапанный узор старой деки и не видя перед собой ничего. Ни вырезанных листов папоротника, ни цветов. Прямо сейчас Рене снова была в операционной посреди крови и с умирающим на столе пациентом. Интересно, сколько раз это ещё повторится? Десять? Двадцать? Сколько раз ему придется умереть, чтобы она забыла. Или… такое не забывается? – Он вошёл в левое предсердие, зацепив лёгочный ствол. Рана, видимо, была небольшая. Кровь накапливалась в перикарде, пока её не стало слишком много, отчего сначала возникли проблемы с ритмом, а потом появилось подтекание.

– Что ты сделала, когда встало сердце?

Вопрос прозвучал жёстко. Негрубо, просто… для находившейся в полном раздрае Рене слишком резко. Шмыгнув носом, она качнула головой.

– Не то…

– Что именно, – с нажимом спросил Энтони.

– Я заподозрила печень. После удаления размозжённого участка могла потребоваться тампонада…

– Дальше!

– Она была в порядке, – прошептала Рене. – Но я до последнего надеялась, что пропустила какую-нибудь мелочь. А потом стало поздно – дело было в сердце. Не знаю, почему мы… почему я не заметила осколка. Его не было на снимках! Энтони, правда! Господи… С каждой новой фибрилляцией он всё глубже уходил в ткани и надрывал лёгочную артерию. Шансов не было.

Она прервалась, и повисла неуютная заминка. Ланг задумчиво водил кончиками пальцев по нижней губе, Рене же боялась поднять голову. Наконец, она не выдержала гнетущей тишины и скороговоркой спросила:

– Я ведь должна была что-то заметить, да? Ты поэтому молчишь. Значит, там было…

– Ты постоянно смотрела на его лицо и руки. Почему? – неожиданно спросил Энтони, и она застыла. Ногти впились в мягкую кожу предплечий, оставив на ней следы, пока Рене судорожно пыталась придумать ответ. Хоть какой-нибудь.

– Мне… я…

Рене запнулась и с тоской проследила, как медленно поползла вверх правая бровь доктора Ланга. Видимо, внезапно проснувшееся заикание в ответ на такой простой вопрос вызвало у него искреннее недоумение. Так что пришлось собрать остатки здравого смысла и выкручиваться.

– Он напомнил одного моего знакомого. В какой-то момент я даже перепутала их…

– И потому так настойчиво хотела заняться кистями? – резко перебил Энтони. Рене растерянно взглянула в его скривившееся от раздражения лицо, и Ланг снизошел до пояснений. – Фюрст сказал.

Ах, ну да… Рене поджала губы, отвернулась и медленно выдохнула. Она не представляла, как объяснить ту лавину эмоций, что накрыла в операционной. Да и стоит ли… А потому лишь осторожно пробормотала:

– Не только. Я уже делала такое раньше, в августе. Профессор Хэмилтон…