«Как и всегда, я готовился к тому, как буду вести себя, заранее. Выпускной – мероприятие неописуемой важности, единственное в жизни. Тот факт, что нужно провести его по-особенному, я понимал отлично. Хотя бы на один день я должен был стать тем, кем все время пытался – нормальным школьником. Линию поведения я сочинял уже с утра. Торжественная часть начиналась вечером. После этого у нас был заказан ресторан, где полагалось провести целую ночь. Невольно я думал о том, высижу ли столько времени, так как даже и в Новый год ложился спать не позже трех или четырех. Это была первая в моей жизни ночь без сна, если не считать ночной экскурсии в Москву (где была потрачена лишь ее половина). Я надеялся, что всеобщее веселье не даст мне заскучать и уж тем более – уснуть. Но больше всего одолевали сомнения насчет алкоголя. Я понимал, что по такому поводу пить необходимо, что хоть раз в жизни можно нарушить свои правила, вызванные непроверенными опасениями и преувеличенными заявлениями о физическом неприятии спиртного. Но я заранее знал, что нарушу свое обещание и буду чувствовать себя ужасно неловко, так как одноклассники будут смотреть на меня осуждающе, пристыдив и высмеяв – чего выдержать я не готов. Из-за того, что я снова выделяюсь – и снова веду себя как зануда и ботаник. Мне было неприятно, что моя репутация давно уже сложилась, что никаким притворством ее не изменишь – и что теперь она только лишний раз подтвердится. И эта преждевременная известность при мысли о совершенно определенных взглядах со стороны, в которых прочитывался совершенно определенный и давно установленный приговор, раздражала и бесила меня до потери памяти. Все еще веря в возможность переубедить своих друзей, я снова планировал доказать им обратное (хотя каждый раз подобные попытки не удавались мне). Идя по направлению к школе, я думал о том, до чего же просто будет войти сейчас в класс и начать вести себя именно так, как хотелось бы. Исходя из ситуации, я понимал, что должен вести себя весело и непринужденно, участвуя в общих разговорах и той бурной деятельности, которая охватит всех перед таким важным мероприятием. Я знал, что могу сделать это, так как быть полезным и активным мне удавалось и раньше.
Качества эти проявлялись на уборках класса в конце четверти, где я всегда чувствовал потребность помогать и выполнять самые сложные поручения. Являясь по натуре перфекционистом, я знал, что могу работать усердно и качественно и навести такой порядок, какой по лени и невнимательности не смогут навести остальные. Я чувствовал, что все, кроме меня, смотрят на уборку как на тяжкую повинность и не получают от процесса полноценного удовольствия. Двигать парты, мыть пол, лазить на окна, отковыривать жвачки, протирать шкафы, столы и стулья – все это, судя по всему, казалось им неприятным и сложным, отчего хотелось поскорее избавиться и как можно меньше принимать участия. Мне же, как на уборке школьной территории (и как почти всегда в таких случаях), хотелось работать сразу за троих, везде успевать и вообще – взять власть в свои руки, организовать рабочий процесс как положено. Но для этого мне не хватало уверенности и авторитета, из-за чего приходилось подчиняться Островской и другим девочкам, которые как более хозяйственная и ответственная половина человечества руководили всеми остальными. Возможно, они так же делали это вынужденно, понимая, что без их указаний процесс вообще не сдвинется с места, так как большинство парней старалось отсидеться в сторонке за разговорами и играми. Мне же всеми силами хотелось доказать свою полезность и свое отличие от других. Это было не просто желание показать себя. Было здесь и что-то настоящее. Наверное – чувство всеобщего единения за работой, необходимого, но и приятно-естественного союза людей, желающих сделать что-то, в идеале – хорошо и вместе. На продолжение работы вдохновлял и сам процесс. Он доставлял необыкновенное удовольствие от полезности выполняемых действий. Действий, которые приведут, в итоге, к конечному результату. Но было приятно смотреть и на промежуточные, когда определенная часть класса становилась вдруг чистой и блестящей – так что нельзя было не порадоваться и не признать с легкой гордостью, что и ты тоже приложил к этому руку. Приятно было просто от того, что нечто, бывшее в беспорядке, выглядело теперь гармонично и красиво – так, как и должно быть.