И даже небо было нашим

Раньше я никогда не смущалась в его присутствии. Из нас двоих смущался только он. Но за время взросления произошли какие-то невидимые изменения, сдвиги, повороты. Или, быть может, все дело было в моем теперешнем образе жизни? Чем дальше, тем тяжелее давались мне встречи с людьми, которых я давно не видела.

— Ты все еще служишь в полиции? — спросила я, чтобы прогнать эти опасные мысли.

— Лейтенант Дельфанти к вашим услугам, — ответил он и показал на крошечный позолоченный значок на рубашке.

Если бы это услышал Данко, то обрушил бы на него всю мощь своего сарказма. Какое счастье, что Данко здесь больше нет.

— Тебе там нравится?

Никола повернул стакан на сто восемьдесят градусов: при этом жесте у меня в памяти всплыл его прежний образ, образ мальчишки-подростка.

— Думаю, я всегда был немного одержим идеей порядка, — ответил он. — Из нас троих я был самым сознательным. Возможно, потому, что был старшим.

Он говорил так, словно они с Берном и Томмазо все еще были близкими друзьями. Знал ли он, что эти двое никогда не упоминали его имя? Вот что роднило меня с Николой: мы оба умели оставаться верными, даже когда это было уже ни к чему.

— Чезаре вначале не одобрял это мое решение. Из-за того, что полицейским положено носить оружие. Но позже он понял, что оружие тут не главное. Главное — видеть перед собой определенный идеал, верить в порядок, понимаешь? — Он сделал паузу, как будто размышляя над сказанным. Затем покачал головой — Я не создан для свободы, как он ее понимает. А ты? Тебе нравится жизнь, которую ты здесь ведешь?

Я скрестила руки на груди.

— Здесь много работы. Надо возделывать землю, продавать свою продукцию. И все это вдвоем. Но другой жизни я себе не представляю. Иногда бывает странное ощущение: словно я стала частью пейзажа. Наравне с растениями и животными. Примерно как говорил твой отец.

Почему я делилась с ним всем этим?

— Вам бы надо хоть иногда ездить в город. У меня в квартире есть комната для гостей. И мне хотелось бы познакомить тебя со Стеллой.

— Это твоя невеста?

— Уже два года. Но мы не живем вместе. Она придерживается старых понятий.

Он ждал, что я приму приглашение либо найду предлог для отказа. Берн и я в Бари, Берн и я у него в доме — нет, такому не бывать.

— Тебе неприятно? — спросил он.

— Неприятно что?

— Что там будет Стелла. Что мы вместе.

Я напряглась.

— Почему мне должно быть неприятно?

— Это было бы нормально. Мне было неприятно, когда я узнал про тебя и Берна.

— Я рада за тебя, — сказала я. — Ты любишь печенье? Я тут экспериментирую с миндальной мукой. Может, оно не экстра-класса, но вполне приличное.

Никола чинно сидел и ждал, когда я принесу печенье. Взял одно с блюда, надкусил — и оно тут же рассыпалось.

— Знаю, оно ломкое, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Просто надо выбрать и освоить нужную технику.

Мы так давно не виделись — и уже исчерпали темы для разговора. Хотя нет. У нас было общее прошлое, о котором мы могли говорить без конца, об игре в карты за этим самым столом, о сложном переплетении наших детских симпатий, о том, почему я перестала отвечать на его письма. Нам очень хотелось поговорить обо всем этом, но такой разговор был бы небезопасным, и мы оба это чувствовали.

— Мы с Берном хотим завести ребенка, — сказала я.

Это вырвалось у меня совершенно непреднамеренно, и я почувствовала стыд.

— Я сейчас прохожу курс лечения. Принимаю гормоны.

— Мне очень жаль, — вполголоса произнес Никола.

И вдруг меня понесло. На глазах выступили слезы. Я сказала:

— Анализы хорошие, но ничего не происходит.

Он смутился и помрачнел. «Наверно, я его раздражаю», — подумала я.

— У одного моего коллеги в полиции — варикоцеле, и от этого…

— А вот и Берн, — перебила его я.

Никола повернулся на стуле и помахал рукой Берну, который не ответил на его приветствие. Мы смотрели, как он шагает по подъездной аллее. Слезы все еще брызгали у меня из глаз, а я не могла и почему-то не хотела этому помешать. Просто вытирала их тыльной стороной ладони.

— Почему ты здесь? Тереза, это ты его пригласила? Зачем ты приехал?

Я встала, взяла Берна за руку.

— Он проезжал мимо и решил заглянуть к нам. Мы так долго с ним не виделись. Я дала ему лимонад.

Никола наблюдал за нами с непроницаемым видом.

— Почему ты плачешь? О чем вы тут говорили? — заволновался Берн.

Я быстро взглянула на Николу.

— А действительно, о чем?

— Так, ни о чем, — ответил он, стойко выдерживая мой взгляд.

Если бы я призналась, что рассказала Николе о лечении, Берн никогда бы мне этого не простил.

— Уезжай отсюда, — угрожающе произнес Берн. — Это больше не твой дом. Мы заплатили за него, понял? Убирайся!

Никола медленно встал. Аккуратно задвинул стул под столешницу, огляделся вокруг, словно желая в последний раз полюбоваться на ферму.

— Приятно было повидаться, — сказал он мне наконец.

Он взял Берна за плечи, как бы обнимая его, придвинулся лицом к его лицу. Дотронулся до его бороды — наверно, он еще не видел Берна бородатым, разве что со щетиной. Берн стоял неподвижно, не мешал ему. Никола сел в машину и уехал. Разворачиваясь, он два раза просигналил на прощание.