И даже небо было нашим

Анализы стоили очень дорого, взятие их иногда было сопряжено с неловкой ситуацией (я видела, как Берн украдкой пробрался в туалет и спустя несколько минут вынес оттуда пробирку с семенной жидкостью), а результаты не дали ничего. Ровно ничего. С количеством и подвижностью сперматозоидов у Берна не было никаких проблем. Как и у меня с уровнем прогестерона, пролактина и эстрогена, с ЛГ, ТТГ, ФСГ, всеми этими сокращениями, смысла которых я не знала. Но я так и не забеременела. Словно у меня и у Берна было не в порядке что-то еще, что-то, о чем доктор Санфеличе догадывался, но не решался сказать вслух.

— Не паникуйте, — сказал доктор, изучая разложенные на столе анализы. — Проведем цикл осеменения — и проблема будет решена.

Но сначала надо было провести стимуляцию яичников, со строгим соблюдением режима и расписания. Для этого Санфеличе, лучезарно улыбаясь, выдал мне еще одну памятку.

В эти же недели Берн решил восстановить домик на дереве, в точности там, где он был раньше. Нашей дочке домик должен был понравиться. Он говорил об этом как о деле первостепенной важности. Бесполезно было взывать к его здравомыслию, напоминать, что наша девочка сможет лазить по деревьям самое раннее через четыре-пять лет. Однажды он притащил на ферму доски и колышки. Затем несколько часов бродил по территории в поисках гибких веток, из которых можно было бы соорудить крышу.

Он был не в состоянии сидеть без дела, пока я старалась заставить мои яичники производить больше, еще больше, как можно больше. И чем выше воспарял он в своей мечте стать отцом, тем ниже я гнулась к земле от мысли о раздувающемся животе, отвердевших грудях, о растяжках, которые появятся на бедрах.

— Не смотри на меня, — говорила я по вечерам, когда наступало время раздеться.

— Почему? Я же всегда на тебя смотрю.

Но я не могла помешать его взгляду обшаривать меня, подмечать каждую перемену к худшему.

— Просто не смотри — и все.

Он сам делал мне уколы, у него это получалось хорошо: вспомнились давние уроки Флорианы. И сам приносил мне лекарства — таблетку в одной руке, стакан с водой, чтобы ее запить, — в другой. Его заботливость умиляла и в то же время раздражала, потому что заставляла чувствовать себя еще более неуклюжей, еще менее желанной.

— Лучше бы я лечился вместо тебя, — говорил он, догадываясь о том, какие противоречивые эмоции я испытываю.

— Еще чего, — отвечала я. — Пей свои витамины — и хватит с тебя.

Санфеличе прописал ему витамины, чтобы стимулировать сперматогенез. Я не очень-то верила, что от них будет толк, но Берн принимал их с такой педантичной аккуратностью, как будто от этого зависел успех всего дела.

Однажды к нам на ферму явился Никола. Мы с Берном давно перестали с ним общаться, и я никогда не упоминала его в разговоре. Те скудные сведения о нем, которыми я располагала, я получила от Флорианы, когда была у нее по поводу продажи фермы. Она сказала только: «У него все хорошо», а я не стала расспрашивать подробнее.

И вот Никола приехал к нам, во время курса стимуляции яичников, в воскресенье, сияющим майским утром. Он вышел из чистенькой, ухоженной спортивной машины и сам был такой же чистенький, ухоженный, в туфлях из кожи, в белоснежной рубашке с расстегнутой верхней пуговицей; из ворота выглядывала загорелая грудь. С нашей последней встречи он окреп и возмужал, — и это очень шло ему, подумала я. Раньше это был подросток с развинченной походкой и вечно недовольной физиономией. Сейчас он стал еще больше похож на Чезаре — та же мускулистость, тот же ясный взгляд. Увидев его, я осознала, какой у меня запущенный вид. Немытая голова, стянутые в хвост волосы, шорты Берна, которые я надевала для работы в саду, блестящий лоб и мокрые подмышки, — гонадотропин вызывал у меня потливость.

— Надеюсь, не помешал? Я тут проезжал мимо.

— Я одна дома, — сказала я, давая понять, что Никола, по моему мнению, мог приехать только ради встречи с Берном и ни для чего другого.

Уперев руки в бока, Никола огляделся с довольным видом.

— Чезаре сказал: «Ты заметишь там перемены». А по-моему, все осталось, как было. Вот и качели висят, где висели.

— Только не садись на них, а то свалишься. Мы кое-что там переделали. Вот эта часть сада — вся новая. Хочешь, принесу тебе лимонад?

Когда я вернулась, Никола сидел за столом и писал сообщение. Затем, отложив мобильник, взял стакан лимонада и выпил залпом. Я налила ему еще один.

Улыбаясь, он показал на торцовую стену дома. Я вспомнила про символ плодородия, который Берн вывел краской на стене. Он появился так давно, что я перестала обращать на него внимание. Мы замазали его белилами, но со временем краска высохла и темные контуры тотема проступили опять.

— Это мы нарисовали на пари, — пояснила я и наверняка покраснела.

— Полагаю, пари вы проиграли, — сказал Никола.