найдется плеер с супердепрессивными треками. Они заглушат детские крики. Хотя бы те,
которые звучат вне моей головы…
— Не надо, — обрываю я Лайонела. — Просто да или нет?
— Конечно, да. Ты что, Love Mississippi, думаешь, что я отдам тебя какой-нибудь
сердобольной матроне вроде твоей матушки или Мадлен Клегг?! Живо возьми свои слова
назад.
Я сама это выбрала, но почему-то от энтузиазма Керри хочется спрятаться под одеялом. В
общем, она ждет, что я улыбнусь, а я вместо этого начинаю реветь (без слез, только всхлипы).
Керри удивительная женщина, готова воспитать столько детей, сколько выпадет. И не имеет
значения, что некоторым из них по двадцать шесть… Наверное, именно за это судьба к ней так
милостива… И именно поэтому я такая несчастная. За всю свою жизнь я заботилась разве что о
Франсин, но, как вы знаете, выходило у меня из рук вон плохо. Может быть, это за нее мне
досталось такое кармическое наказание? В таком случае, сколько я должна вытерпеть, чтобы
вернуть свое право на счастье?
Я ведь даже имена в столбик выписывала… Все новые и новые всхлипы.
Керри плюхается на кровать и пытается меня обнять, успокоить, но я пытаюсь отбиваться
от ее рук, вяло, заторможенно, через боль, но не могу иначе… Я не хочу, чтобы меня обнимали,
не хочу, чтобы трогали. Я хочу побыть одна, хочу, чтобы они ушли. Я хочу наказать себя
одиночеством и вечными страданиями.
— ШОН! — выкрикиваю я, чтобы остановить подругу. Помогает. Керри в ступоре смотрит
на меня, думает, что я зову Картера. — Шон здесь был?
— Он… приезжал, — отвечает Керри и протягивает мне какой-то черный мешочек. —
Чтобы передать тебе это. Сказал, что ты сама знаешь, что делать с подарком.
Пальцы не слушаются, я не могу развязать тесемки. Ничего не понимаю, но чертов
мешочек — единственное, что спасает меня от новой истерики. Приходится попросить Керри о
помощи. Однако, как только у нее в руках оказывается кольцо Брюса — то самое, которое
настоящее, не фальшивое (да здравствует ирония!), я начинаю жалеть о своей просьбе. И чтобы
не объяснять происходящее и не признаваться в своей слабости, я снова начинаю реветь —
сначала понарошку, чтобы Керри и Лайонел ушли, а потом плач становится до боли
правдивым. И, наконец, приходят слезы.
Мой мир наполнен детьми. Когда я подъезжаю к окну (а после операции я передвигаюсь в
кресле), там обязательно дети. Когда выхожу из комнаты, меня встречают радостными криками
Джулиан, Марион и Кики. Все вместе. Или по-отдельности. Их голоса не умолкают. В доме
Прескотт стены, наверное, из картона. Когда бы я ни заснула, меня будит детский плач. Или
смех. Или крик. Или частый топот ножек. Иногда я не уверена, что не сошла с ума, эти звуки
пробиваются даже сквозь подушку, под которой я прячу голову. Может быть, у меня
шизофрения? Может быть, мне все это мерещится?
Но в моей комнате детей нет. Они везде, но только не со мной. Сюда заходят только Керри
и Лайонел. Стараюсь отвлечься мыслями о делах… Но какие у меня могут быть дела? Я не
включала телефон с тех пор, как он разрядился в больнице. И даже не попыталась разобрать
сумки, в одной из которых ноутбук. Из роскошной квартирки их привезла Керри. Даже если бы
я могла подняться по лестнице, не думаю, что смогла бы жить там снова. Я не могу даже думать
о месте, где надеялась стать счастливее. И, думаю, я никогда не переступлю порог аудитории, в
которой должен был состояться экзамен…
Но я не в состоянии что-либо решить. Я просто лежу на кровати и мечтаю о волшебном
щелчке пальцев, который решил бы все мои проблемы. В детстве я читала много чудесных
сказок, да так и не выбралась из них в действительность. А пора бы перестать верить в чудеса!
Керри регулярно общается с врачами. Они велят заставить меня вставать, потому что иначе
я никогда не поправлюсь. И однажды вечером ко мне в комнату приходит Лайонел. Он
бесцеремонно стягивает с моей головы подушку и хватает меня на руки прямо с одеялом. Я
пытаюсь вырываться, но он сильный — утаскивает меня в гостиную и сажает на диван. Вокруг
дети. Они радуются, выкрикивают мое имя. Зачем? Я же им чужая. А потом Керри делает кое-
что совсем отвратительное: она сажает мне на колени Марион. Вот ведь кудрявая стерва! Если
бы она провернула это с Кики, я бы сказала, что боюсь ее уронить, если бы с Джулианом —
стала бы ныть, что тяжело, да и вообще он уже взрослый мальчик, нечего ему сидеть на руках.
Но Марион… ее зеленые глаза заглядывают в самую душу. И в них читается полное обожание.
Внезапно я начинаю переживать, что ужасно выгляжу, что давно не принимала душ, что волосы
пора красить… Какая-то часть меня готова на все, лишь бы не разочаровать эту девчушку. И
мне так совестно, будто я подменяю ею ребенка, которого потеряла. Будто я предательница. Но