i cf85044c3a33e6c4

Лежа в неудобной позе на столешнице, пытаясь оправиться от ран, нанесенных

безжалостной откровенностью, я смотрю на пол, на пластиковые обломки кофемашины и

сожалею.

— Я ее любила, — хрипло говорю я. — Не представляю, как в твоем доме жить без кофе.

Картер, в свою очередь, бросает в сторону короткий взгляд и, с трудом набрав в легкие

воздух, говорит:

— Завтра куплю новую, а пока поищешь допинг в спальне.

Я бы согласилась провести в его кровати всю жизнь, просто рядом с ним. Ради чувства

спокойствия и надежности. Ради режущих своей правдивостью коротких, но отчего-то

утешительных фраз. Ради возможности быть собой… Но мне страшно, что Шон догадается,

сколь сильно он мне нужен, что все вернется в прежнее русло, и потому я вынуждена держать

показную дистанцию.

На часах три, моги ноги запутались в простынях, а Шон лежит рядом и смотрит в потолок.

Я даже боюсь представить, о чем он думает, не кажется ни счастливым, ни несчастным. И у

меня нет ответа на вопрос, рад ли он моему приезду. Секс есть секс, но, бесполезно врать, я

отчаянно хочу большего, хотя, кажется, согласилась даже на то, что было. Лишь бы ближе к

нему.

— Я пойду в другую спальню, — хрипло говорю я, мне все еще нужно место, в котором я

могу спрятаться от Шона. Только теперь там я буду мечтать о нем.

— Одну секунду, — бесстрастно говорит Картер, встает и куда-то уходит, кажется, в

компьютерную комнатку, потому что очень быстро возвращается. — Дай мне руку.

Это странно, но я не спорю, ведь ночь, а у меня в крови разгул эндорфинов. И вдруг…

щелчок, и холодно запястью…

— Это что? Это… наручники?! — задыхаюсь я и пропускаю момент, когда второй браслет

обвивает руку Шона. — Ты совсем спятил?!

— Спи, Джо, — невозмутимо отвечает мне Картер.

— Я… я кричу во сне. Я не дам тебе спать!

— Это определенно худшее, что со мной может случиться, — говорит он настолько

серьезно, что просто не может не издеваться.

— Откуда вообще у тебя наручники? — начинаю я опасаться прочих возможных

атрибутов. Кстати, стальные браслеты самые настоящие!

— Леклер прислал на день рождения несколько лет назад. Он считал, что мы достаточно

близки, чтобы поздравлять друг друга с большими праздниками. Гляди-ка, пригодились.

Вздохнув, плюхаюсь на подушки снова и заставляю Картера последовать за мной.

— И как мы должны спать по-твоему? Обе руки левые! — продолжаю возмущаться.

В ответ он просто прижимает мою спину к своей груди, окончательно дезориентируя. Это

дьявольски хорошо, настолько, что хочется расплакаться, а сейчас я не могу себе позволить

подобную слабость. Кажется, в моем теле напряжена каждая мышца, так страшно размякнуть и

наделать глупостей, о которых потом придется жалеть. Идут минуты, знаю, что Картер тоже не

спит, знаю, что чувствует звенящее напряжение. Я насильно заставляю себя опустить плечи,

расслабить шею, спину. Это сделать тяжело, но если ночью мы настолько уязвимы, остается

только поторопить утро, а сон — лучший способ.

Несколько раз я провариваюсь в сон, неглубокий, беспокойный, но только он становится

крепче, как просыпаюсь от собственного крика. По щекам снова, текут слезы, воздуха не

хватает. Вскакиваю на кровати, разумеется не помня ни о каких наручниках, и запястье

прорезает боль, металл сдирает кожу. Мне. И Шону. Он тоже проснулся и теперь сидит рядом.

Так хочется накричать за то, что он заставил меня показать свои кошмары как есть. Стыдно. А

ведь я не смогу объяснить, что именно меня так тревожит — сама не понимаю.

— Тише, — негромко говорит Картер, толкает меня назад, укладывает на подушку и целует

губы. Я вырываюсь.

— Сними их с меня, — кричу. — Дай мне уйти в другую спальню!

— Замолчи, — звучит куда более жесткий ответ.

— Мне больно! — продолжаю протестовать.

— Мне тоже.

Именно эти слова заставляют проглотить все возмущения. Слезы теперь просто текут по

вискам, скрываясь в волосах. Картер, тем временем, меня не отпускает. Он заводит сцепленные

руки мне за голову и продолжает целовать. Сначала спокойно, а потом, казалось бы, по моей

инициативе, все становится жарче, ярче, пока, в конечном итоге, мы не начинаем причинять

друг другу новую боль. После всего плохого, что было, это кажется естественным. Наказание,

выплескивание обид, честность, до которой раньше мы не доходили никогда. Ты делал мне

больно, Шон, а я — тебе. Это действительно наша боль.

Наступившая утром легкость идет вразрез с логикой. Я почти не спала, вернулась к

человеку, с которым нужно быть начеку каждое мгновение, но мне хорошо и легко настолько,

что хочется петь. Принимая душ, я закусываю губу, чтобы не улыбаться как дурочка. Даже

бесконечная укладка волос не раздражает. Но есть и ложка дегтя. Прихожу на кухню, а в дверях

стоит и мрачно смотрит на обломки кофемашины уже полностью одетый Шон. Ага, кофе-то

нет!