приложить его обратно к уху.
- Я ненавижу, когда ты так делаешь: знаешь о моей жизни больше чем я.
156
- Я внимателен, ma chérie. Ты же - писательница.
- Намек понятен. Все равно, его конь погиб. И он, возможно, убит электрическим
током. Я не думаю…
- Chérie…, - Кингсли тяжело вздохнул, и Нора услышала что-то в его голосе, что
она слышала редко, разочарование. - Боюсь, смерть лошади - это наименьшая из моих
забот сейчас. У меня и твоего священника есть проблемы гораздо серьезнее.
- Но…
- Это для твоего же блага, Maîtresse. Оставь это. Это просто лошадь. Они
приносят превосходные entrée (
- Но…
- Нора?
- Что?
- Ты сама по себе.
И с этими поистине безучастными словами, Кингсли повесил трубку. Нора
смотрела на телефон несколько секунд, прежде чем бросить его на пол и погнаться за
Уесли.
кормить сома?
За пределами гостевого дома, Нора остановилась и огляделась. Куда, черт
возьми, ушел Уес? Она нашла дорожку, выложенную булыжником, за домом и решила
следовать по ней. Низкий каменный забор граничил с тропой. Пока она шла, Нора
думала о прошедшей паре дней с Уесли. Все было идеально и одновременно ужасно.
В их первые часы вместе они не делали ничего, кроме как беспрерывно говорили
о последних пятнадцати месяцах, обо всем, что произошло за то время, пока они были
в разлуке. Пятнадцать месяцев разделяло их, когда они обнимали друг друга в Белой
Комнате Восьмого Круга. Но проходили часы, а они рассказывали историю за
историей, что заполнило разрыв между ними. Нора рассказала Уесли о воссоединении
с Сореном, какими странными были те первые несколько недель, когда она снова
стала его собственностью. В ту ночь, когда они показались в Восьмом Круге с ней,
одетой в ее ошейник, весь клуб пялился, в ошеломлении. Она так нервничала, ей было
так неудобно, что она была Госпожой, а теперь вновь стала нижней Сорена. Как пало
ее могущество. Но затем она увидела, как деньги переходят из рук в руки. Как
собравшиеся давали друг другу “пять”. Как тыкали пальцами. И множество “я же тебе
говорил”, и “я так и знал”. Люди делали ставки на то, когда она вернется к Сорену. И
никогда не стоял вопрос, капитулирует ли она перед ним. Вопрос был лишь в том -
когда.
157
А Уесли, он рассказал ей о том, что происходило в его мире за эти пятнадцать
месяцев после того, как он переехал обратно в Кентукки. Ничего не произошло, по его
словам. Он закончил учебный год как в тумане, упаковал вещи, отдал свой
потрепанный желтый фольксваген и улетел обратно в Кентукки. Пару дней в неделю
он работал в местной больнице санитаром, только, чтобы не потерять голову от всех
денег и привилегий в его мире, и всей бедности и страданий повсюду. Остальное
время он помогал на ферме. Семья Райли содержала несколько тысяч гектаров земель
с чистокровными Рысаками, стоимостью в миллион долларов. На территории фермы
была не одна, а две больницы для лошадей, десятки амбаров, таких же роскошных, как
особняки, даже с плавательными бассейнами для лошадей. Уесли признался, что
чувствовал себя комфортнее в своей комнате в маленьком тюдоровском домике Норы,
в Коннектикуте, нежели он когда-либо ощущал себя на ферме своих родителей. Вот
почему он не сказал ей о деньгах, ферме, известности, которую он носил как плохо
сидящий костюм в коневодческих кругах. Вот почему он купил подержанный Жук,
чтобы приехать в Коннектикут, и не взял с собой в университет свой Шелби Мустанг.
Вот почему он оставил все вещи от Гуччи дома в Кентукки и носил одежду из GAP и
Old Navy
Йорке. И когда Нора решила стать Госпожой еще раз, а Уесли предложил ей все до
гроша, ей следовало принять это. Нора заснула на груди Уесли в их первую ночь
вместе. Они не целовались, не занимались любовью, только говорили. Но их слова
свели их снова вместе той ночью. И именно слова, будучи по-настоящему мощной
силой, развели их сегодня.
Приближаясь к концу мощеной тропинки, Нора вдохнула запах теплой стоячей