i_166602c1f3223913

– Капитан Сагнер, так того санитары, действительно, унесли, – сказал кто

то рядом. – Он, говорят, контужен снарядом.

– Молчал бы уж, когда не знаешь! – перебил его другой. – Так таки

непременно уж и снарядом! Просто, у него есть пилюли, от которых человек

сразу лишается чувств; это ему дал наш врач. Я уже три раза видел его в

бою, и никогда то он не доходил дальше первого окопа. Он падает в

обморок и остается в таком состоянии до тех пор, пока не попадет в

тыловой госпиталь. Что ж, офицерам то живется неплохо, у них знакомства

среди врачей. А вот наш брат не попадет домой, пока не принесет на

перевязочный пункт подмышкой свою собственную голову.

А Марек добавил, наклонясь к самому уху Швейка: – Я уж тоже слышал об этих пилюлях… У меня, знаешь, нехватает духу

причинить себе какое нибудь увечье. А здесь раньше или позже человека

непременно убьют.

– Утро вечера мудренее, – солидно промолвил Швейк. – Я так полагаю, что

нам следовало бы теперь маленько соснуть. А что делается там, впереди?

Что вы там видели?

– Да ничего, – зевая, ответил Марек, – только три русских орудия да

несколько пулеметов. Мы их там так и оставили, потому что никому не

охота с ними возиться. Ужас, до чего мы устали!

Вольноопределяющийся поднял воротник шинели и моментально уснул. Швейк

еще минуту возился со своей трубочкой; а когда капрал приказал ему

заступить в караул, он молча взялся за винтовку, вылез из окопа и пошел

в том направлении, которое указал ему капрал.

Пройдя всего несколько шагов, он обо что то споткнулся и при свете

разгоревшейся трубочки взглянул на землю. Перед ним лежала чья то

оторванная нога в высоком сапоге, вместе с желудком и обрывком кишки, обвившейся вокруг голенища.

– Бедняга, – участливо пробормотал Швейк, – видно, придется тебе в два

приема являться на тот свет. Ну, по крайней мере хоть санитары с тобой

не мучились; хорошо, когда они не проклинают человека после смерти.

Он предложил солдату, которого он сменил, лечь спать, а сам пошел

дальше. Вскоре он различил в темноте три орудия, обращенные дулами в том

направлении, откуда наступали австрийцы; недалеко от орудий стояли два

пулемета.

«Ишь ты, они у них на колесах, – подивился Швейк. – Это у них хорошо

придумано – по крайности, не приходится таскать их на спине».

Он впрягся в постромки одного пулемета, а другой прицепил к тыльной

части первого. Айда – пошли!

Колеса заскрипели, и Швейк вернулся на свое место. Он остался стоять на

посту, а когда через час его сменили, он дотащил оба пулемета до своего

окопа и заснул подле них блаженным сном.

Едва забрезжил свет, окопы ожили; унтер офицеры грубо расталкивали

заспавшихся солдат и кричали:

– Разбивка. Всяк ворочайся в свою часть. Кто из 91 го – направо. Из 66

го гонведного – в тыл, сменяться.

Швейк разбудил Марека, а затем вылез из окопа, снова впрягся в пулеметы

и потащил их направо, где вскоре заметил поручика Лукаша, принявшего

командование батальоном и вновь его формировавшего. Многих людей

недоставало, и изумление Лукаша было совершенно искренне, когда перед

ним вдруг предстал солдат, левой рукой отдававший честь, а в правой

державший ремень, к которому были привязаны два пулемета, и отрапортовавший: – Так что, господин поручик, честь имею явиться – рядовой Швейк, ординарец. Так что особых происшествий никаких не было, а сражение мы

выиграли полностью. Эти два пулемета я отбил вчера при наступлении, только они плохо смазаны, и колеса скрипят. Дозвольте доложить, я хотел

бы посвятить эту военную добычу моему полку, чтобы он покрылся большей

славой в газетах.

– Швейк, – прикрикнул на него поручик, стараясь сохранить серьезность, –а вы знаете, что ожидает ординарца, который во время боя отлучился от

своего начальника? Расстрел!

– Никак нет, господин поручик, не знаю, – добродушно ответил Швейк. – Но

только, дозвольте доложить, господин поручик, я дожидался вас, потому

что знал, что вам без меня будет страшно и скучно; а тут какой то

незнакомый господин поручик гусарского полка хотел было меня застрелить

из револьвера. И еще дозвольте доложить, что мы сражение выиграли без

чужой помощи, а я теперь уж от вас ни на шаг не отстану, господин

поручик… Осмелюсь спросить, сегодня опять ром выдавать будут?

– А, господин Швейк! – раздался в этот миг голос подпоручика Дуба. – Где

это вы изволили пропадать? Я знаю, что вы даже ни одного патрона не

расстреляли, и очень удивляюсь отсутствию известий, что господин Швейк

находится уже на русской стороне. Швейк взглянул на него, готовясь дать

ответ, но поручик Лукаш предупредил его; указывая на военную добычу

Швейка, он резко сказал Дубу:

– Швейк – храбрый солдат, и я представлю его к малой серебряной медали.

Вчера вечером во время атаки он отбил у неприятеля два пулемета. – И, обращаясь к Швейку, вполголоса добавил: – Молчи уж, идиот! Где это ты

нашел их среди старого хлама и чего вздумал притащить сюда?

Но Швейку так и не пришлось ответить. С неприятельской стороны загремели

орудия, и три снаряда разорвались так близко, что Швейк, всплеснув

руками, воскликнул:

– Так что, господин поручик, дозвольте доложить, русские палят из тех