i_0e02284c13ff104d

Пару раз мне, впрочем, пришлось убедиться в том, что зубы, проглядывавшие в его щенячьем оскале, весьма остры. Первый раз это

произошло на уроке литературы, повлияв на дальнейшую судьбу не только

Артура, но и мою.

Если контрольные работы было легко писать за двоих, то с сочинениями всё

обстояло сложнее. На уроке у меня не хватало времени, но и дома я мало

чем мог помочь. Вадимовна легко распознала бы мой стиль, поэтому на все

просьбы Арчура написать за него, я лишь подкинул ему пару мыслей, не

затронутые в моей работе, которые могли быть интересными и обеспечить

ему желанную тройку. Он, конечно, обиделся - “Ну ладно, чел, посрать

тебе на меня и моё сочинение, ну и хуй с тобой. Думаешь, я сам не

справлюсь? Да я лучше тебя напишу!”

Он и в самом деле пришёл на следующий урок с очень серьёзным видом и

отдал испещрённые чернилами тетрадные листки так, будто это было

написанное им Евангелие. Я надеялся, что он использовал некоторые из

моих мыслей, отчасти чтобы потешить самолюбие, отчасти потому, что и в

будущем это решило бы проблему: я мог выступать в роли ангела Иоанна

Богослова, давая ему наводку, а он бы излагал всё как умел. Я не учёл, что Артур не очень хорошо писал. Могу только представить, сколько он

сделал орфографических и пунктуационных ошибок: красных чернил там было

чуть ли не больше, чем синих (впоследствии я проверял его домашние

работы, но не успевал делать то же и в классе). А стиль его стал

откровением даже для Вадимовны.

Обсуждение сочинений Вадимовна, как обычно, начала с цитирования самых

лучших, по её мнению, работ, я был горд услышать и свои отрывки: “Мне

кажется, что маленький принц - это не просто лирический герой. Автор

хотел показать трагедию любого ребёнка, которому так сложно найти друга

среди взрослых, они не только не способны понять его, но в принципе им

не интересуются. Они живут на своих планетах, и им дела нет не только до

детей: ведь и между собой они не могут пообщаться. Хотя в одиночестве

маленького принца есть и его вина, ведь он сам не заметил друга, что

всегда был рядом с ним, на его планете”.

А потом наступила следующая часть урока, ожидаемая с нетерпением.

Выдержав паузу и приняв выражение лица, в котором справедливый гнев

соседствовал с издёвкой, Вадимовна прочитала: - Это сказка про то, как маленький принц ушёл от родителей и заблудился

в пустыне. Там он встретил много животных, все они пытались стать его

друзьями. Лиса рассказала ему, что друга нельзя увидеть глазами. Лиса

ему также объяснила, что он должен дружить и с розой, но он не хотел

дружить с розами,- здесь Вадимовна замолчала. Мы сидели тихо, не было

ясно, можно ли начинать смеяться. Через минуту она продолжила: - Мне интересно было бы спросить автора, читал ли он на самом деле эту

сказку или только просмотрел её наискосок? И зачем мне нужен пересказ

непрочитанной книги?

Дальше шли другие отрывки из того же сочинения, весь класс заливался, не

только искренне веселясь над текстом и манерой его прочтения, но и от

радости, что это написано кем-то другим и можно смеяться со спокойной

душой. Я тоже хохотал, хотя и узнавал мысли, подсказанные мной Артуру.

Он действительно не потрудился прочесть “Принца”. Не смеялся только сам

Артур. Весь красный, он стиснул на столе кулаки и исподлобья зло смотрел

на Вадимовну. Было видно, что в нём закипает что-то гневное и безрассудное.

Иногда так бывает, что люди шумят, смеются, разговаривают, а потом вдруг

по какой-то неведомой причине замолкают. В таком оглушительном безмолвии

внезапно раздался сдавленный, но громкий голос Артура: - А зачем вот так вот всё обсасывать?

Все сидели не дыша. Вадимовна медленно повернулась в нашу сторону, посмотрела на Артура так, будто не расслышала его, и очень тихо, почти

шёпотом, спросила:

- Что? Что ты сказал?

- Зачем вы всё обсасываете? - повторил Артур чуть тише: дав выплеснуться

раздражению, он понял, что это было лишним, но исправлять что-либо было

поздно.

Вадимовна резко подошла к окну, отвернувшись от класса, и сложила руки

на груди, как будто пытаясь справиться с охватившими её эмоциями. Это

была новая поза, которую никто раньше не видел и которая всех немного

испугала. Что она сделает? Закричит? Затопает ногами? Заплачет?

Выпрыгнет в окно? Как в страшном кино, мне захотелось промотать плёнку, чтоб мы были уже на следующей сцене. Она постояла так немного, потом

медленно повернулась и, глядя Артуру прямо в глаза, произнесла, чеканя

каждое слово:

- Я “обсасываю” всё это затем, чтобы тебе было стыдно, что ты учишься в

этом классе и пишешь подобный бред, а также затем, чтобы все остальные

понимали, что можно писать, а что нельзя. Но если тебе такая система не

понятна и не близка, ты можешь перейти в другой класс или другую школу и

не обременять меня прочтением твоей галиматьи.

Я смотрел на неё, закусив губу, едва сдерживая истеричный смех, вызванный, конечно, вовсе не нахлынувшим весельем, а необычной

ситуацией, шоком и страхом. Похожее чувство мне пришлось пережить

гораздо позже, когда в самолёте загорелся двигатель, нас, пассажиров, начало жутко трясти. Было страшно, многие кричали, а я не мог остановить