How Humans Cooperate : Confronting the Challenge of Collective Action

Создавая свою особую теорию человека, антропологи во многом ориентировались на романтическую философскую традицию. Романтики стали критической реакцией на французскую и британскую литературу эпохи Просвещения с ее представлением о том, что социальная гармония возникает в результате рациональных социальных действий. Противостоя рационализму, романтики (или романтические националисты), такие как немецкий писатель XVIII века Иоганн Готфрид фон Гердер (1978, род. 1774), утверждали, что общество лучше понимать как особую группу людей, которых объединяет общая приверженность обычаям, языку, религии, закону, а также их общая история и судьба (культура).

В начале XX века антропологи обратились к немецкому романтизму в то время, когда сторонники движений за социальные реформы, такие как Франц Боас, увидели, что в XIX веке идеи французского и британского Просвещения превратились в псевдонаучное теоретизирование, наносящее социальный ущерб. Социальные и культурные эволюционные теории Льюиса Генри Моргана, например, служили для обоснования утверждений о социальном, культурном и расовом превосходстве европейцев. Подобные эволюционные теории узаконили колониальный экспансионизм, рабство, разделение рас и, в конце концов, даже евгенику (последнюю пропагандировали последователи Чарльза Дарвина). В первые десятилетия двадцатого века антропологи дистанцировались от Моргана и других социальных и биологических эволюционистов, обратившись к немецкому романтизму и его гуманистическому пониманию обществ и культур. Этот подход ставил духовные и эмоциональные аспекты человеческого опыта выше утилитарных, биологических и рациональных. Поворот к культуре предполагал, что антропология заменит изучение общества в целом партикуляристскими методами локального изучения общего языка, обычаев и истории культуры отдельных групп ("исторический партикуляризм"). Таким образом, она будет избегать широких объяснительных теорий, изучения человеческих универсалий, социальной эволюции и сравнения.

Следует отметить, что антропологический поворот к романтизму и партикуляризму также отрицал какую-либо роль общей науки психологии. Для исторических партикуляристов человеческий мозг - это чистая доска, а значит, единственная возможная форма психологического исследования - это исследование, прочно связанное с каждой локальной культурой. Как говорит Клиффорд Гиртц: "Человек без культуры оказался бы не внутренне талантливой, но не реализованной обезьяной, а полностью бездумным и, следовательно, неработоспособным чудовищем" (Geertz 1973: 68). В результате он выступил с призывом отделить изучение "ментального знания" (психология) от антропологии, занимающейся публичной коммуникацией символов (изучение культуры).

Чтобы понять, почему эта дисциплина решительно сосредоточилась на культуре, я также должен указать на проблему, с которой столкнулись антропологи, или, как они считали, должны были столкнуться, чтобы обеспечить значимые границы вокруг цели и предмета своей дисциплины. С этой точки зрения продвигалась идея, что любая попытка подвести антропологию под биологию или психологию была бы ложным концептуальным объединением несвязанных явлений ("редукционизм"). Пропасть между биологическим и культурным еще больше увеличилась, поскольку многие антропологи были и остаются обеспокоены тем, что возврат к изучению человека на основе биологии возродит расистское и евгеническое мышление XIX и начала XX веков, которое было основано на дарвинизме и социальном эволюционизме.

 

Функционализм и неоэволюционизм

Находясь под влиянием немецкого романтизма, антропологи отказывались от построения теории, но по мере ослабления партикуляризма к середине XX века теория вновь стала играть роль, особенно в рамках функционализма и неоэволюционизма. Экономические социологи Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс были (и остаются) широко известными источниками вдохновения для антиэкономического, неутилитаристского подхода антропологии, который называется функциональным анализом - изучением того, как социальные факторы сами по себе поддерживают социальную интеграцию и сплоченность, не оставляя роли для стратегических действий людей. С дюркгеймовской точки зрения, в досовременных малых обществах "я" не является самосознающим агентом. Вместо этого потенциально аморальное "я" становится основательно встроенным в общество через механизм совместного участия в эмоционально заряженном общинном ритуале (в том, что представляется секуляризованной версией христианской теории первородного греха и возрождения через крещение). Они утверждали, что сильные эмоции, порождаемые ритуалом, поднимают автономного индивида, эгоистичного и аморального, на новый уровень сознания как социальной личности.