Гвардеец

– Андрей Иванович, что вы, право слово, загадками со мной разговариваете! Да и вам грех на возраст жаловаться. Считайте, полжизни всего прожили, впереди еще столько же.

– Ох и льстец ты, барон. Знаешь, как ключик к старости моей подобрать. Ну, так и я тебя уважу, потерпи токмо чуток. Сейчас приведут человечка, натешишь свое любопытство. Да и я весь в гаданьях – получится ль у меня иль не получится? Хучь монетку кидай.

– Нельзя вам в трудах ваших методой сей пользоваться – ненадежная слишком, – усмехнулся я.

– И то правда.

Ушаков снял парик, помахал им, будто веером:

– Жарко мне. Ну да пар костей не ломит. Любишь в баньке париться?

– Конечно.

– Вот и я сызмальства большой любитель. Раскалю камни докрасна, водичкой колодезной наподдам, хорошо… Душа в небеса улетает музыку ангельскую слушать. Арфы, там, али скрипки какие. А потом в прорубь горячим нырнуть. Ух! – Генерал задвигал согнутыми в локтях руками. – Ты на чины мои высокие сейчас не смотри, я ведь начинал когда-то с самой что ни наесть сошки мелкой. Все прошел: и бедность, и скудость. И повоевать при Петре Ляксеиче довелось. С простого солдатика карьер свой зачинал. Теперь вишь, как возвысили меня. А я каким был, таким и остался. Простой как лыко. И ты гляди на меня и на ус мотай, покуда из ума я не выжил. Пригодится наука в будущем.

В дверь постучали.

– Заходите, – крикнул Ушаков.

В проем протиснулся капрал со смуглым обветренным лицом:

– Приказывали арестанта к сему часу доставить.

– Вот и славно, – заурчал великий инквизитор. – Заводите сюда сокола ясного.

Караульные втолкнули связанного человека в офицерском мундире. Он поднял мутные глаза, и я с удивлением узнал своего ротного.

– Капитан-поручик Басмецов!

– Позор на мою голову это, а не капитан-поручик, – зло произнес Ушаков. – Я ведь с его батюшкой, почитай, не один пуд соли съел. Мы ж как побратимы были, а этот… – генерал произнес обидное слово, – крестником мне доводится. Андрюхой в мою честь назвали! Я ж его, поганца, на этих коленках держал, по грибы с ним ходил, на охоту ездил. Басмецов-покойник на сынишку нарадоваться не мог – умный, грил, растет, старательный, уважение и почет проявляет, к наукам тянется. Все просил пристроить сынка за ради дружбы нашей. Я, дуралей, слушал его, ухи как лопухи развесив. И что из того вышло? Из полка Семеновского в гвардию новую с повышением отправлял, думал, от сердца отрываю. А он как бурьян в огороде вырос, хоть с корнем дери. Все труды впустую пропали. Что делать-то мне с тобой, Андрей Пантелеевич?

– Делайте что хотите, – угрюмо произнес офицер. – В вашей я власти. Готов понести любое наказание.

– Вот ты как глаголешь! Верно, что хочу, то и ворочу. Долго шкуру твою да кочан пустой спасал, перед матушкой-царицей оправдывал, пятнами от стыда покрываясь, как леопарда какая. Видел надысь эту животину при дворе императрицы. – Ушаков, не сдержав эмоций, сплюнул.

Басмецов еще ниже склонил голову.

– А почему стеной за тебя стоял? – спросил великий инквизитор и сам ответил: – Все потому, что Пантелей Басмецов, от пули швецкой меня заслонивший, в глазах до сих пор стоит. Я ему кажинную неделю за упокой свечи ставлю да молебен делаю. Но не знал, не ведал я, что придется мне сына крестного в колодки заковывать. Знаешь, чего императрица наша, Анна свет-Иоанновна, на днях мне сказала?

– Откуда знать мне, Андрей Иванович? – опустил глаза капитан-поручик. – Пьян я был как сапожник. Вроде как зачал намедни австерии одну за другой обходить, так и не мог остановиться. У вас, дядюшка, в гостях токмо и очухался, когда в холодную приволокли да на пол земляной бросили.

– Велела она тебя в солдаты разжаловать да в армию, что на войне турецкой сражается, направить.

– Может, это и к лучшему, – вздохнул Басмецов. – Что может быть сиятельней, чем сложить голову не во славу Бахуса, а Отечества ради!

– Приятно слышать мне речи такие, – успокоенно произнес Ушаков. – Вижу, не всю совесть ты, Андрюха, в кружке пивной оставил. Об Отечестве вспомнил. И оно о тебе помнит, горе луковом. Хочешь, чтобы вместо абшида карьер твой наладился, мундир офицера гвардейского остался?

– Вестимо хочу, Андрей Иванович, – с нескрываемой надеждой сказал Басмецов.

– Тогда слушай меня внимательно, капитан-поручик. Поговорил я с матушкой маненько, слово дал свое честное, умилостливил и отложил приказ ее гневный ненадолго. Но от тебя теперь все зависеть будет. Как поведешь себя, такой и прибыток получишь.

– Андрей Иванович, да я… – Басмецов, не веря в собственное счастье, едва не заплакал, – землю из-под ног ваших горстями есть буду, ноги поцелуями покрою, на колени паду и за вами ходить так буду. Что скажете, все сделаю. Хучь на плаху пойду.

– Кто ж знает, может, и до плахи дойдет дело. Смотри, Андрюха, подведешь меня – лучше сам удавись!

– Вот те крест, Андрей Иванович, какую бы муку ни принял, не подведу, – истово закрестился офицер.

– Даже пред искушением Бахусовым устоишь?

– В рот не возьму заразу огненную!