Гром среди ясного неба

Первым желанием было бежать, вторым — замереть. Поль пожалел о том, что не замер сразу, как только вспыхнула ракета. Но ведь перекати-поле тоже двигается. Ему хотелось припасть к земле. Но двигаться было опасно. Надежнее стоять и ждать, когда эта чертова ракета погаснет. И он стоял, шепча ругательства. Через несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, ракета погасла. А несколько минут спустя еще две ракеты осветили небо в трех — трех с половиной милях к северу. На таком расстоянии ему ничего не грозило. Все еще держа перекати-поле, он зашагал вперед. Он остался в живых, хотя бы на время. Голова кружилась от радости. Он поклялся, что больше никогда не наступит на муравья,— Поль понял, что испытывают муравьи, когда снуют по бесконечному открытому пространству и, может быть, тоже шепчут ругательства…

ЧЕТВЕРГ, 13 АВГУСТА 12 ЧАСОВ 10 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Дядя Уильям уже не мучился. Он был без сознания. Единственное, что ему теперь оставалось,— это дышать, поддерживая биение сердца, и не более того: ритмические сокращения, перекачивавшие кровь в его пылавшем теле. Он не знал, что его жена умерла восемь часов назад. Не знал, что его друзья и соседи уже умерли или умирали. Не знал, что его страна сделала такое возмутительное, такое невероятное преступление по отношению к нему и остальным жителям Тарсуса. Но прежде всего ему не надо было сидеть здесь и смотреть, как это делала Хоуп почти всю ночь и большую часть дня. Она сидела у его койки и следила, как его бренное тело боролось со смертью. Уходило время, и вместе с ним уходила ее любовь и жалость к нему и возникал уродливый зародыш равнодушия и нетерпения. Она знала, что причиной этого частично была усталость, частично беспомощность и депрессия, которую она почувствовала после того, как услышала ужасную новость по радио. В усталости и безнадежности, конечно, крылась основная причина. Наступил тот предел, когда просто хочется сдаться.

Хоуп почувствовала полное отчаяние, когда услышала сообщение о Поле, переданное по радио. Как это странно, подумала она, ведь она так мало его знала. Неужели ее дядя и тетя, которых она знала и любила всю свою жизнь, значили для нее меньше? Безусловно, нет. Но смерть тети Эмили не носила трагического характера. Она болела и умерла, как это бывает со всеми стариками. И, сидя возле дяди Уильяма и наблюдая, как он борется за жизнь, она не могла поверить, что существует связь между Дагуэем и его болезнью. Это было не менее дико, чем пули, подстерегавшие Поля. Но все выглядело так естественно. И гнев не возникал. Она полагала, что он придет позже. А теперь оставались только безумная усталость, нетерпение и чувство вины.

Хоуп осторожно вытерла пот с лица дяди. Она уже два часа сидела на стуле у его постели и решила выпить немного воды, покурить, а потом вернуться.

Она поднялась и пошла в приемную, отгороженную занавеской. Доктор Бартлет разрешил ей пользоваться этой комнатой. Она могла бы пройтись по улице или сходить в столовую и выпить кофе. Можно просто постоять у палатки и подышать ночным воздухом, но там был часовой, который непременно заведет с ней разговор. Начнет убеждать, какой он отличный парень, какие они все отличные ребята. Ей это совершенно безразлично. Она не хочет иметь с ними никаких дел, ни с одним из них.

Хоуп закурила сигарету, глубоко затянулась и, выпуская дым, погасила спичку. В приемной было светлее, чем в палате. На столе горела лампа, наверху висела еще одна, укрепленная на шесте. Она посмотрела на стул, такой же твердый и неудобный, как и в палате, и решила на него не садиться. Вместо этого Хоуп легла на пол и вскоре почувствовала, как стали расслабляться мышцы. Лежать на полу оказалось на удивление удобно. Она была благодарна доктору Бартлету за его разрешение пользоваться приемной. Разве могла бы она так лежать под наблюдением часового? Хоуп ничего не имела против часового, которого приставил к ней майор Роберт-сон. Она ожидала гораздо худшего. Но ей разрешили ходить относительно свободно — вероятно, лишь из-за тяжелого состояния тети и дяди. Если б не они, она была бы… под домашним арестом? Под настоящим арестом? Она не знала. Не знала она также, каковы пределы власти Робертсона. И есть ли вообще какие-нибудь пределы их власти?