Гром гремит дважды

Я ходил в кухню ежедневно уже неделю. За это время я кое-что о себе понял. Может быть, я умею драться (толком проверить это пока случая не было, борцы вели себя тихо, не то замышляли гнусность, не то забили на меня, как на мелочь, не достойную внимания). Может быть, я соображаю лучше большинства учеников этой так называемой «школы». Может быть, даже я каким-то образом помню, кем был в прошлой жизни. Но вот кулинарный талант обошёл меня стороной. По широкой дуге.

«Это ничего, — утешала неунывающая Ниу. — Тебе главное испытание пройти, а потом готовить у плиты вряд ли будешь. Ты будешь резать мясо, раскатывать тесто, таскать тяжести — всякие такие вещи».

Звучало соблазнительно. Ей бы рекламным менеджером работать, а не в этом приюте кашеварить. Сплю и вижу, как буду резать мясо и таскать тяжести.

— Какая ещё мать? — Сейчас Ниу возмущалась, или, по крайней мере, делала вид. — Зачем ты так говоришь? Я никогда не выйду отсюда.

За маской возмущения я угадывал затаённое отчаяние. Ниу смотрела в сторону, стараясь скрыть влажный блеск глаз. Пусть она пока ещё была молода, но уже поняла, что все возможности в её жизни сжались до ключей от кухни, и этого уже не исправить.

Если играть по правилам.

— Посмотрим, — сказал я, взял тарелку и поднял с пола деревянную лопатку.

— Что значит «посмотрим»?

— Это значит, что мы посмотрим. А что, по-твоему, это ещё может значить?

Давать обещания я не люблю. Лучше сделать, сколько бы времени это ни заняло, и пусть будет приятный сюрприз, чем годы ожидания. В том, что сам я, так или иначе, отсюда выйду, у меня не было никаких сомнений. А потом — потом я постараюсь вытащить и Ниу. Когда разберусь, как всё устроено. Когда доберусь до Шужуаня и, если посчастливится, найду того китайца из воспоминаний.

— Ты что, собрался это есть? — скривилась Ниу.

— Угу.

— С ума сошёл? Выброси!

— Это — еда, Ниу. Оттого, что она невкусная, она не перестаёт быть едой.

Ниу молча смотрела, как я накладываю себе в тарелку неаппетитную кашицу. Она во мне многого не понимала, например, вот этого вот трепетного отношения к чужим, казённым продуктам. Если мясо имело смысл беречь — оно предназначалось для борцов и воспитателей — то уж риса-то было столько, что его никто не учитывал и не берёг. Все сотрудницы кухни так или иначе таскали еду своим, некоторые, полагаю, строили на этом бизнес. Если подумать, то у местной экономики наверняка на самом деле две вершины: борцы и кухонщики. Возможно, ещё — лечебница. Если где-то и хранятся запасы таблеток, то наверняка там. И я готов собственную голову поставить на то, что есть здесь спецы, которые, ложась в лечебницу, добывают лишних таблеток, после чего пускают их в оборот.

Я упрямо съедал всё, что выходило из моих рук в кухне, по одной простой причине: мне нужно было жрать. После монотонной отупляющей работы, от которой потом руки висели плетьми, я дожидался отбоя и начинал тренироваться. В ход шло всё: собственный вес, тумбочка, перила, опоясывающие галерею второго, спального яруса.

Только после этого, мокрый от пота и едва держащийся на ногах, я тащился в кухню постигать тонкости учения Ниу.

Делать ставку на что-то одно мне почему-то не хотелось. Как будто тогда, в прошлой жизни, я на что-то — или на кого-то? — возложил слишком много надежд, и в результате очутился по уши в дерьме.

Устроиться в тёплой и сытой кухне, чтобы дни в школе были не такими отупляюще-безысходными? Ладно.

Попытаться сбежать из кухни с использованием грузовика, привозящего продукты и вывозящего мусор? Хорошо.

Уделить внимание своей физической форме, чтобы, в случае неудачи с грузовиком, иметь возможность пройти испытание и стать борцом? Прекрасно!

Чего я не мог — так это сидеть на месте и ждать, пока что-то изменится.

— Куда ты каждую ночь ходишь? — с подозрением спросил Тао, когда я слишком поторопился встать, и он не успел уснуть.

— Не волнуйся, не к борцам, — успокоил я его.

— А с чего мне волноваться-то? — тут же набычился Тао.

— Мало ли. Кто вас разберёт, счастливых обладателей духа борца…

Кончилось всё тем, что Тао увязался за мной. Он каждый вечер относил Джиану таблетку, и теперь у него развилась бессонница. Он еле шевелил лопатой на работе, и Шен каждый день выдавал ему по одному предупреждению, видимо, поняв, что большего от Тао всё равно не добиться.

Тао посмотрел, как я подтягиваюсь на перилах. У этого упражнения была одна тонкость. Когда силы заканчивались, нужно было обязательно подтянуться ещё хоть разок, чтобы залезть обратно, иначе пришлось бы падать. С такой высоты, наверное, ничего не сломаешь, но всё равно — приятного мало.

— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — сказал Тао, протянув мне руку, когда я, пыхтя, забирался обратно на галерею. — Мало устаёшь на работе? Так попроси, чтоб тебя на распил перевели.

— Видишь ли, Тао, — вздохнул я, перелезая через перила, — не всем повезло родиться с духом борца. Нам, несчастным, приходится тренировать презренное тело.