Гром гремит дважды

По мере того, как я заставлял свои жидкие мышцы разогреваться, в комнате светлело, и я снова обратил внимание, что стены покрывают надписи. В основном, это были имена и пара-тройка слов. Как будто каждый, кто жил в этой комнате, оставлял автограф.

«Здесь жил Сюин. Радуйся».

«Ли. 4737 —»

«Бог ненавидит тебя. Цзе».

Размахивая руками, я скользил взглядом по этим надписям, напоминающим эпитафии, пока взгляд не споткнулся об одно имя. Я шагнул к стене ближе и прочитал:

«Джиан. Счастливо оставаться».

Тот ли это Джиан, с которым мы так мило пообщались ночью, или другой? Спрашивать, пожалуй, воздержусь. Вряд ли он будет в настроении предаваться ностальгии.

Вспомнив вчерашнее, я болезненно скривился и отвёл было взгляд, но он буквально зацепился за бледную надпись, сделанную чьей-то небрежной рукой рядом с именем Джиана. Задолго до того, как Джиан написал своё прощание.

«Юн из Байшаня. 4724»

Цифры мне ни о чём не говорили.

А вот Байшань…

Белая гора.

Китаец из видения-воспоминания.

По ушам ударил резкий сигнал побудки. Тао застонал, заворочался. А я всё стоял и смотрел на стену, в одних трусах. Смотрел и думал.

Увидел ли я это слово, а потом подсознание решило сыграть со мной шутку и породило то видение? Или же это — одно из тех удивительных совпадений, что определяют нашу жизнь?

— Ты уже встал? — спросил Тао.

Я не стал отвечать на дурацкий вопрос. Натянул штаны, накинул куртку.

— Байшань, — повторил вслух, возясь с завязками.

— А чего Байшань? — спросил Тао.

— Так… Вспомнилось.

— Бывал в Шужуане?

Я резко развернулся и уставился на него.

— Где бывал? Как ты сказал?

Тао отшатнулся, заморгал, демонстрируя дух борца.

— Шу… Шужуань, — пробормотал он. — Так мы называли это район.

Шужуань. «Обрубки».

— А почему? — спросил я.

— Да не знаю. Вроде, говорят, из-за калек всяких. Ну, которые у туристов клянчат — которые приезжают, чтобы подняться на гору. Правильное-то название — Байшань, Белая гора. Калек там вокруг — полно.

— Там всё началось, — задумчиво повторил я слова китайца, в существовании которого уже не сомневался.

Что ж, попробуем собрать всё в кучу. Что у нас получается? Я — полицейский. Работал с напарницей, не китаянкой. Меня похитили, или что-то вроде того. Мне вкололи наркотик. Со мной говорил китаец. И ещё — светящийся круг на полу.

То ли воспоминания, то ли галлюцинации. Может, я вообще вижу свою прошлую жизнь. Это, конечно, занятно, только непонятно, зачем мне нужно. Как мне эти воспоминания помогут сбежать из школы?

— Пошли умываться, — сказал Тао. — А то предупреждения влепят за опоздание.

— Угу… Сейчас, койку заправлю.

* * *

Зубная паста и зубная щётка обнаружились в тумбочке, там же было и полотенце. С утренним туалетом я справился раньше всех, хотя никаких ощутимых преимуществ мне это не принесло. Воспитатель, ждавший во дворе на построение, лишь лениво глянул на меня, явившегося первым.

Начиналось моё первое «правильное» утро в школе Цюань. То есть, утро, когда просыпаешься в своей койке, а не в консерватории, и далее живёшь в соответствии с распорядком.

Когда все собрались во дворе, нас пересчитали, после чего двое воспитателей, размахивая руками, негромко заговорили меж собой.

— Жонг сбежал, — сообщил мне Тао.

— Как? — спросил я, не успев прикусить язык.

Неправильный был вопрос. Надо было сказать что-нибудь вроде: «Серьёзно? Ну ничего себе! А кто такой Жонг?». Но меня целиком и полностью захватила мысль о том, чтобы сбежать из школы, и теперь я, услышав о чужом успешном опыте, сразу заинтересовался.

— Кто ж его знает, — пожал плечами Тао. — Только он давно говорил. Ему, там, то ли к сестре, то ли к матери зачем-то надо. А может, к брату. — Тао задумался, пытаясь вспомнить точно, к кому надо было попасть Жонгу.

— И что теперь? Будут искать? — спросил я.

— Да кому он нужен? Заломает — сам приползёт. Или попадётся опять. Искать — себе дороже.

Он, похоже, был прав. Не знаю, о чём спорили воспитатели, но, когда они повернулись к нам, то сказано было лишь:

— Птицы! На всех записывается десять предупреждений. И ещё по одному за каждый день, пока он не вернётся.

Из чего я заключил, что пропавший Жонг носил красное ифу.

— Не позавидуешь Жонгу, — вздохнул Тао. — Теперь его будут ждать с нетерпением.

* * *

На молитве мы около получаса повторяли непонятные слова. Собственно, это были даже не молитвы, а мантры, и мы их пели. Я не знал, что петь, поэтому просто открывал рот.

То и дело я чувствовал взгляды борцов. Пытались напугать. Что ж, надо ждать удара в любую секунду, с любой стороны. Как, в общем-то, и всегда.

После молитвы — завтрак. За столом я увидел Ниу, она на меня не смотрела настолько демонстративно, что я почувствовал себя голым. Вот интересно, тот рис, что ночью готовила, она куда дела в итоге?..

— А скольких борцов могут за раз принять? — спросил я Тао, когда мы с ним на пару добросовестно «раздевали» берёзовые чурки.

— В смысле? — не понял Тао.

— В смысле, на перепрофиле. Ну, вот если ты пойдёшь на это испытание, то я — смогу?